– Еще разочек, Люк, – сказала Гласс. – Нужно, чтобы ты встал и сделал вместе со мной несколько шагов.

Люк застонал, но изо всех сил старался помочь ей, когда она вытаскивала его из лодки. Он даже, пошатываясь, сделал несколько шагов по мелководью, прежде чем упасть на берег. Опустевшую лодку тут же унесло течение, и она скрылась в ночи. Гласс быстро, почти бесшумно втащила Люка на санки и снова взялась за веревку.

«Ты только держись, Люк», – подумала она, изо всех сил налегла на импровизированную упряжь и побежала.

Они забирались все глубже в лес, и журчание реки становилось все тише, но Гласс боялась остановиться и оглянуться назад. Она должна была продолжать движение. Она должна найти тех, кто поможет Люку, даже если это будет последнее, что она сделает в жизни.

Он был во всем виноват. Только он.

Уэллс бил кулаком каменную стену. Бил сильно, рассадив в кровь костяшки пальцев, но не чувствуя физической боли. Он ощущал лишь тяжкий груз собственных тупых, эгоистичных поступков. Башня, построенная из его ошибок, становилась все выше и выше, грозя в любой момент рухнуть и погрести его под обломками.

Раньше он и не помышлял, что ему может быть хуже, чем в те дни, когда арестовали Кларк. Или когда умерла мама. Но сейчас он страдал еще сильнее. Уэллс закружился по крохотной комнатушке, ища, что бы еще сломать или разбить, но тут была только его узкая кровать. Кровать, на которой лишь несколько часов назад спала Саша. А теперь Саши больше нет.

Уэллс рухнул на матрас и лег на спину. Поселившаяся под ребрами боль была так сильна и весома, что казалось, ее можно вырвать из груди и подержать в руках. Он закрыл лицо ладонями. Ему хотелось закрыться от света, от собственных мыслей, от всего и всех. Хотелось небытия. Хотелось плыть без скафандра в бескрайнем молчании космоса, в его равнодушной бесконечности. Если бы Уэллс по-прежнему был в Колонии, то, не колеблясь, шагнул бы в ведущий в пустоту шлюз.

Он покончил бы со всем этим, если бы мог. Вывел бы себя из уравнения, если бы знал, что это поможет всем остальным. Но исчезнуть сейчас, оставив других расхлебывать ужасные последствия, было слишком стыдно. Хотя как он может хоть что-то исправить? Он не может помирить наземников с людьми Родоса. Не может оживить Сашу. Не может исцелить разбитое сердце Макса.

Если бы можно было вернуться в прошлое и все исправить! Не доломай он в свое время гермошлюз, не было бы такой поспешной отправки челноков на Землю. В Колонии как следует подготовились бы к запуску, и, быть может, сюда прилетело бы гораздо больше людей. А сейчас те, кто не сумел отвоевать себе место на челноке, были обречены на смерть от недостатка кислорода.

Если бы он, устраивая побег Беллами, не организовал мнимое нападение наземников на лагерь, Родос не боялся бы так сильно агрессивных наземников-отщепенцев и не послал бы в лес вооруженных людей, от рук которых погибла Саша. Но самое главное, если бы не его роман с Сашей, она, возможно, прожила бы без него долгую, счастливую жизнь.

Уэллсу казалось, что эти мысли вот-вот задушат его. Поддавшись панике, он хватал воздух ртом и весь покрылся липким холодным потом. Ему было некуда идти и нечего делать. Он не мог сказать ничего стоящего. Он был в ловушке.

Обдумывая возможность побега из Маунт-Уэзер, он вдруг услышал знакомый голос, окликающий его по имени. Он открыл глаза и в падающем из коридора свете увидел стоящую в дверном проеме Кларк.

– Можно я войду? – спросила она.

Уэллс даже подскочил, прислонился к стене и спрятал лицо в ладонях. Кларк опустилась рядом с ним на кровать, и они несколько минут молча сидели рядом.

– Уэллс, хотела бы я что-нибудь сказать тебе, – наконец произнесла Кларк.

– Ничего тут не скажешь, – твердо ответил он.

Кларк коснулась его руки. Уэллс вздрогнул, и Кларк вроде бы попыталась отстраниться, но вместо этого лишь сильнее сжала его руку.

– Я знаю. Я тоже многих потеряла. Я понимаю, что слова ничего не меняют.

Уэллс не смотрел на Кларк, но был благодарен ей за то, что она не несла всю эту чушь про «Саша-теперь-в-лучшем-мире». Подобного лепета он наслушался после смерти матери, и отчасти ему хотелось в него верить. Он вполне мог представить себе, что мамина душа не приговорена вечно скитаться среди холодных, безучастных звезд, что она где-то здесь, на Земле, в настоящем доме человечества. Но это – совсем другое дело, ведь жизнь Саши прошла там, где ей и было предназначено, и теперь она изгнана из мира, который так любила, изгнана в никуда, и произошло это слишком быстро.

– Мне так жаль, Уэллс, – прошептала Кларк. – Саша была потрясающим человеком, таким умным, таким сильным… и благородным. Совсем как ты. Вы очень подходили друг другу.

– Благородный? – Слово будто горчило во рту. – Я? Кларк, ведь я убийца.

– Убийца? Уэллс, нет. В том, что случилось с Сашей, нет твоей вины. Ты же знаешь это, правда?

– Я виноват. Я, и только я, на все сто процентов. – Уэллс встал с кровати и принялся расхаживать по комнате, словно заключенный, который ведет обратный отсчет оставшегося до казни времени.

– Что ты такое говоришь? – Кларк уставилась на него, заботливо и рассеянно одновременно.

– Все это произошло из-за меня. Я просто эгоистичный ублюдок, который разрушает все на своем пути. Все наши там, – и он ткнул пальцем куда-то вверх, в сторону неба, – сейчас были бы живы, если бы не я.

Кларк тоже встала и сделала к нему несколько неуверенных шажков.

– Уэллс, ты совсем вымотался. Я думаю, тебе нужно бы немного полежать. Если ты хоть чуть-чуть отдохнешь, тебе станет лучше.

Она была права. Уэллс на самом деле вымотался, но не мог уснуть, слишком сильна была боль потери любимой девушки, умершей у него на глазах, а страшная тайна, которую он так тщательно хранил, отнимала последние силы. Он рухнул на кровать. Кларк села рядом и обняла его.

Терять ему было нечего. Он презирал себя, и, что изменится, если все остальные тоже станут его презирать?

– Кларк, я должен кое-что сказать тебе.

Кларк ощутимо напряглась, однако хранила молчание и ждала, что он еще скажет.

– Я сломал гермошлюз на Фениксе.

– Что?!

Уэллс не смотрел на нее, но прекрасно слышал смятение и неверие, звучавшие в ее голосе.

– Он уже был неисправен, но я сделал еще хуже. И воздух стал выходить быстрее. Поэтому ты и полетела на Землю, не достигнув восемнадцати лет. Тебя хотели казнить, Кларк, а я не мог этого допустить. Только не после того ужаса, который ты пережила из-за меня. Ведь в Тюрьме ты оказалась, в первую очередь, по моей вине.

Кларк по-прежнему молчала, а Уэллсом овладело странное, цепенящее ощущение, объединившее облегчение и ужас. Оно разливалось по всему телу, когда Уэллс произносил слова признания, которое прежде так боялся сделать.