А преподобный Ларс Рённинген оставил ей миссию. Само здание и все, что с ним связано – имущество, деятельность и…

- Это что, я теперь возглавляю христианскую миссию?!

- Нет, конечно! – флегматичный с виду норвежец даже руками всплеснул. – Сейчас миссию возглавляет один из сотрудников. Но вы можете назначить любого другого. Или возглавить сами.

Тура не сдержалась  - резко отодвинулась на стуле назад. Скрипнули ножки по плитке.

- Не хочу! Не хочу иметь ничего общего с этим… этим делом! Я могу отказаться от наследства?

- Можете, - сотрудник консульства выглядел несколько удивленным. – Но мой вам совет, если позволите… Не спешите. Можно оформить документ на управление миссией. На полгода или год. Чтобы они существовали на законных основаниях. У вас появится время подумать. Если по истечении этого периода вам  это будет по-прежнему неинтересно, вы всегда сможете просто продать имущество – дом довольно большой. Возможно, представители миссии захотят его у вас выкупить. Или… - он пожал плечами. Но картина стала для Туры более-менее ясной. Она снова придвинулась к столу.

 - Давайте оформим доверенность. Или как там это у вас называется.

*

- Поздравляю! – тяжелая рука хлопнула по влажной на спине майке аккурат между лопаток. – Влился в коллектив удачно.

- Спасибо, - Степан обернулся и ответил на рукопожатие диагонального национальной сборной. – Вы сегодня заколачивали как сумасшедшие с Олегом.

- А чего бы не заколачивать, если тылы прикрыты, - пожал здоровенными плечами капитан. А потом крепко обнял Степу. – Добро пожаловать в команду, Кос. Ты тут на своем месте.

*

Тура пила чай. Сервировано было чаепитие в гостиной, на привычном месте и привычным образом. И деду прибор поставлен, его любимая чайная пара. И газета свежая каждое утро кладется на стол. Ну если подписка оформлена, а почтальон все равно приносит? Правда, паркет в спальне и кабинете покрывается пылью – пока сил не набралась начать там уборку. Силы не прибывают. Наоборот, убывают. Казалось бы, хлопот и забот теперь в разы меньше, работа – даже с учетом длинной дороги – на порядок комфортнее прежде всего в психологическом плане. Но Тура чувствует себя куском мороженного в кофе глясе. Кому-то вкусно будет это выпить, а она кончается. Вещи висят мешком, кожа стала совсем прозрачной. «Тура, твоя кожа вообще загорает?» - спросила ее одна из новых коллег. «Да. В погребе». Посмеялись, шутку оценили. А ей вот не до шуток.

14.3

Вкуса чая не чувствуется. Чувствуется только, что горячий. Но не согревает. Она живете в погребе. Или в склепе. И покойники чередой. Дед. Отец. Пусть он был ей плохим отцом. Наверное, плохим, хотя Тура сама вообще никак не могла его оценить. Но другого у нее не было. И теперь и такого не стало. Человек, который дал ей жизнь, умер полтора месяца назад. Инсульт, паралич и спустя два дня комы – смерть. И, получается, в день своей кончины приснился ей.

Стукнула дверь, и Тура подняла голову. Опершись ладонью о косяк, в дверном проеме стояла Елена.

- Разрешите войти? – голос ее звучал издевательски и визгливо.

- Входи, присаживайся, - Тура протянула руку и сняла с буфета чашку. – Разговор есть.

Елена сразу как-то растеряла свою язвительность, и с хмурым выражением лица устроилась за столом. На налитый чай кивнула, взяла из вазочки сушку и принялась деловито хрустеть. И лишь после того, как схрустела две, поинтересовалась.

- Что, передумала вести себя как последняя неблагодарная дрянь? Правильно. Мы все-таки одна семья, никого больше не осталось – ты да я.

- Это верно, - задумчиво кивнула Тура, машинально пододвигая к матери ближе корзинку с сушками. – Никого. Ларс умер.

- Кто?!

- Ларс Рённинген, твой муж. Бывший. И мой отец. Отцы вот бывшими не бывают.

 Елена прижала ладонь ко рту. Все это выглядело как обычно картинно и ненатурально, но Тура уже давно привыкла. Отпила чаю без вкуса, подлила еще – и себе, и Елене.

- Откуда ты знаешь?! – пришла в себя мать. – Ты… ты поддерживала с ним связь?

Тура хотела рассказать – про визит в консульство, обо всем, что ей там поведали. Но вдруг поняла, что не хочет ничего обсуждать с Еленой. И даже вынужденное опостылевшее тоскливое одиночество последних недель, когда дома за день не произносится ни слова – даже оно не могло перевесить нежелание говорить с матерью. Что-то умерло – умерло окончательно. И Тура с сегодняшнего дня – сирота абсолютная и круглая. Модель сферической сироты в вакууме. А ведь и правда – она оказалась в вакууме. Так пусто вокруг. Пусто и холодно.

 - Неважно, откуда. Я решила, что тебе это может быть интересно. Что этого человека уже нет в живых. Больше  месяца назад его не стало.

Елена сопела, глядя исподлобья на Туру. А потом протянула руку и с хрустом переломила пополам сушку. В тишине и молчании звук вышел громкий.

- Я, в отличие от тебя, решила быть порядочной, – медленно проговорила Елена, кроша половинку. – И предупредить. Я буду опротестовывать завещание.

- Вперед и с песней. Чаю еще хочешь?

- Нет, спасибо,  - Елена резко встала и стряхнула крошки с рук. – В следующий раз буду тут пить чай как хозяйка. А ты… ты все-таки вылитый Ларс. Холодная как ледышка. Неудивительно, что даже тупой спортсмен  от тебя сбежал.

Щелкнула собачка нового, хорошо смазанного замка. Тура перевела взгляд на обломки сушки на льняной скатерти. И слава богу, что на отца похожа. Хоть тут ее природа пожалела. Быть похожей на Елену – хуже трудно придумать.

*

- Степан, вам же без сахара, да?

- Да, без сахара и… э-э-э…  покрепче, пожалуйста.

Это могло даже показаться смешным, но он никак не мог запомнить, как зовут нового маминого мужа. Уже вторую неделю живет у них, а имя-отчество не желает закрепляться в голове.  Что-то длинное, заковыристое, одни сплошные «с», «м», «в» - никак не запомнить. Хороший мужик, вежливый, сразу видно – интеллигенция. Неловко, что имени его Степа не знает.

 - Степочка, ты наелся? – мать легко касается его плеча и тут же убирает руку. Они оба пока привыкают к касаниям. Привыкают жить в одной квартире. После того, как его приняли в национальную сборную, мать позвонила и со слезами умоляла устроиться  у нее. На спор сил не осталось, и вот он уже вторую неделю живет в доме матери. Занимает диван в гостиной, помещаясь на нем, разобранном,  только по диагонали. Ему готовят, стирают одежду и интересуются тренировочным процессом. А он, сволочь неблагодарная, даже имя-отчество вполне себе приятного человека запомнить не может.

Потому что выключено все, что не имеет отношения к игре. И сейчас Степан и на площадке, и вне ее – приложение к мячу. Он не человек, он либеро.

14.4

*

Так и жила. Как-то. Новая работа, старая квартира. На уборку махнула рукой. Готовить тоже перестала. Приезжала домой и падала в постель. И лежала, глядя в потолок и ни о чем не думая. Иногда до нее доносился голос Елены – та демонстративно громко и в коридоре разговаривала по телефону, обсуждая юридические аспекты вопросов наследования. Но дальше этих демонстративных разговоров дело не заходило – ну разве что еще многозначительные загадочные взгляды и дежурные язвительные реплики на кухне. Но там Тура теперь редко появлялась. Ела мало и обычно на ходу, по дороге. А дома только чай, ежевечерний чай, который она накрывала каждый день. Это было то, за что еще держалась. В своем абсолютном сферическом одиночестве.