Я вышла в темноту. На небе загорались звезды, яркие, как лампы в двести ватт. Ночь обещала быть ясной и очень холодной. Ну конечно, скоро ведь зима.

Я вспомнила о волках. Как они там, в вольере? Понимают ли, что доживают последнюю ночь? Или волкам несвойственны предчувствия?

Я прислушалась, но все было тихо. Никакого воя не доносилось из уснувшего леса.

Зато мои натренированные долгой практикой уши уловили едва слышный шорох. Звук доносился из-за угла конюшни. Неслышно ступая, я обошла строение с тыла и легонько постучала по плечу смутно знакомую фигуру в телогрейке.

— Твою дивизию! — с чувством произнес егерь Петр Петрович, обеими руками берясь за область сердца.

— Вечер добрый, — приветствовала я мужика — впрочем, довольно холодно. Интересно, что он тут делает — вроде бы ему находиться во дворе усадьбы не положено…

— Напугала! Думал, родимчик приключится! — пожаловался Петрович.

— Ты чего тут забыл, уважаемый? — строго спросила я.

Мужик отвел глаза.

— Я тут… Это… короче, это самое…

— Ну?! — рявкнула я. Петрович жалобно взглянул на меня и сознался: — Страшно одному в лесу-то. Там у меня сторожка… Десять лет егерем служу. Никогда ничего не боялся — ни зверя, ни человека. А сегодня вот не могу один. Дозволь в конюшне, что ли, переночевать? Там лошади. Все живые души…

Я изумленно уставилась на Петровича. Нестарый еще, крепкий мужик, егерь, боится ночевать в сторожке? Ой, держите меня!

Видимо, мысли мои отразились на лице, потому что егерь тоскливо вздохнул и зачастил:

— Ну, войди ты в мое положение… Мне бы только на одну ночь.

— Ты что же, уважаемый, волков боишься? — усмехнулась я. — Так они в вольере! Два метра высотой забор и бетонный фундамент. Самим им оттуда нипочем не выбраться.

— Если бы волков, — затравленно озираясь, протянул егерь. — Волки-то ничего… Это понятно…

— Так чего же ты боишься? — теряя терпение, спросила я.

— Там не волки. Там посерьезнее тварь будет! — загадочно проговорил Петрович.

— Тьфу на тебя, мистик хренов! Ладно, спи в конюшне, — разрешила я. — Только предупреди охрану, а то пристрелят тебя среди ночи по ошибке…

— Вот спасибо, гражданка начальница! — с чувством сказал Петрович.

Я остановилась. Повернулась к мужику.

— Ты что, сидел?

— Как же без этого, — признался егерь. — За растрату, давно. Еще при советской власти. Сергей Вениаминович меня на работу взял, поверил мне… Эх, добрейшей души был человек! — задушевно протянул егерь и загадочно добавил: — А все-таки от расплаты никому не уйти…

Слушать рассуждения Петровича мне было не с руки, поэтому я попрощалась и ушла в дом.

Трехэтажный особняк не спал, только забылся нервной дремотой. Горело приглушенным зеленым светом окно третьего этажа — там Равиль бодрствовал, охраняя покой маленького Миши. Тускло светилось окно домоправительницы — Лилия Адамовна, наглотавшись валокордина, все еще рыдала в своей спаленке. В комнате Виолетты было темно, но синеватые отсветы монитора указывали на то, что наследница сидит в Интернете — скорее всего, общается с кем-то из заграничных друзей в соцсетях. Ну или музыку слушает.

Мне совершенно не хотелось спать. В крови бродил неизрасходованный адреналин. Служба в отряде «Сигма» приучила меня к тому, что за стрессовой ситуацией всегда следует всплеск физической активности. Обнаружив противника, ты вступаешь в бой.

А тут я целый день отвечала на вопросы полицейских, неподвижно сидя в кресле.

Эх, вот бы сейчас совершить пробежку но ночному лесу! Холодный свежий воздух и движение позволили бы мне сбросить напряжение этого кошмарного дня… В отличие от егеря Петровича, я не боюсь ни леса, ни волков. Прекрасно знаю, что бояться нужно двуногих хищников. Но я не могу оставить Виолетту и Мишу. Надо будет завтра посоветовать новой хозяйке Шишек удвоить в поместье охрану. После убийства это просто необходимо. Кирилл и Вася, конечно, профи, но случись что, их ненадолго хватит. Особенно если противник серьезный, вооружен как следует и подготовлен на совесть…

Да что с тобой такое, Охотникова! Ты будто бы ждешь каких-то неприятностей! Выключи уже наконец свою профессиональную паранойю и можешь подремать в кресле…

И тут меня вырубило. Другого слова просто не подберу! Вот только что я сидела и прикидывала, в какое из местных охранных агентств стоит обратиться Виолетте, чтобы нанять дополнительную охрану, и вдруг рот раздирает неудержимая зевота, веки становятся тяжелыми, будто свинцовыми, и темный сон, похожий на смерть, валит меня на пол.

Краем угасающего сознания я еще успела подумать: «Это они мне что-то в чай подмешали… Фенобарбитал?» А потом все погасло.

Я пришла в себя так же мгновенно, как и вырубилась — просто включилась, как включается электроприбор. Тостер, к примеру.

Роман был прав: обоняние — важнейшее из пяти чувств. Именно оно спасло мне жизнь. Сперва я его учуяла, а уж потом увидела. Я даже не успела открыть глаза. Ноздри мои задрожали, втягивая запах табачного дыма и нестиранных носков. И только потом я услышала свист. Без участия головного мозга мое тело приняло единственно верное решение — я перекатилась по полу и открыла глаза. В том месте, где только что была моя голова, в паркетном полу торчал топор. За рукоятку его держался небритый мужчина в черной кожанке и кепке-восьмиклинке.

Что ж, в намерениях мужика трудно было ошибиться. Ну, или истолковать их неправильно. Этот тип только что собирался меня прикончить!

Так что я без малейших колебаний вскочила на ноги. Обычно я двигаюсь быстро, но сейчас тело почему-то не слушалось. Движения мои были замедленными, как под водой. Мужик пытался выдернуть свое орудие, но удар был такой силы, что лезвие до половины застряло в полу. Мой несостоявшийся убийца все дергал за рукоять, и глаза у него становились все отчаяннее.

Видимо, мужик был неглуп и понимал, что дело его плохо.

Он был прав. Не дожидаясь, пока владелец топора справится с сопротивлением материала, я обхватила его голову обеими руками и резко вывернула вправо и вверх.

Раздался хруст ломающихся шейных позвонков. Глаза мужчины остекленели, изо рта повисла нитка слюны. Тяжелое тело покачалось еще пару мгновений, а потом повалилось на меня. Я шагнула в сторону, давая противнику упасть. Мужик остался лежать неаппетитной кучей. Голова его была неестественно вывернута набок.

— А я предупреждал! — послышался торжествующий голос, почему-то смутно знакомый. — Правда, ведь предупреждал? И не говорите, что не предупреждал!

Я скосила глаза вбок. Это движение потребовало напряжения всех моих сил.

В поле зрения оказался трусливый егерь Петрович.

— Предупрежда-ал! — с нескрываемым удовольствием протянул мужик.