Но и здесь наряду с явно выраженной волей к созданию мощных и эффективных вооруженных сил мы видим грубые просчеты, корни которых лежат не столько в личных качествах Сталина, сколько (так же, как это было и в экономике) в пестуемой им бюрократической системе власти.

Бюрократической системе свойственна концентрация на формальных задачах в ущерб задачам содержательным. И в военном производстве это вело к сосредоточению усилий на наращивании объемов производства, в ущерб задачам освоения войсками новой техники, приобретения ими навыков применения этой техники в современном бою, а нередко и в ущерб качественным характеристикам вооружений. Как этот просчет сказался в годы Отечественной войны, я еще покажу ниже.

Значительным просчетом были и колебания в выборе форм организации танковых и механизированных войск: сначала создание танковых соединений, затем их расформирование, и, наконец, поспешное и плохо продуманное воссоздание накануне войны.

Хочу подчеркнуть – ответственность за эти просчеты несет, разумеется, не один только Сталин. Все видные военачальники, стоявшие у руководства РККА – Ворошилов, Тухачевский, Кулик, Щаденко, Тимошенко и другие, – несут свою долю ответственности за допущенные ошибки. Однако именно созданная Сталиным система сосредоточения решений по массе вопросов в его собственных руках, помноженная на убежденность если и не в собственной непогрешимости, то, во всяком случае, в том, что он лучше прочих обладает видением стратегических перспектив развития страны в целом и ее вооруженных сил в частности, вела к возобладанию субъективных пристрастий Сталина, часто ставила эти пристрастия над профессионализмом и компетентностью военных специалистов.

Длительное время считалось, что репрессии 1937–1938 гг. нанесли существенный урон советскому офицерскому корпусу и тем самым значительно ослабили РККА. Не обращаясь здесь к иезуитской логике тех, кто утверждает, что огульное избиение командных кадров вело к «очищению» и «укреплению» армии, нужно внести определенные коррективы в это общее утверждение.

Во-первых, общий масштаб репрессий, как правило, оценивается крайне приблизительно и неточно. Обычно ссылаются на общую цифру в 40 000 уволенных из РККА в результате репрессий командиров. Однако в 1939–1941 гг. некоторая часть уволенных была возвращена в строй. С другой стороны, и в 1939–1941 годах репрессии продолжались, хотя и не в прежних масштабах. Кроме того, такой «обобщающий подход» ведет к упущению из виду судьбы разных категорий командных кадров.

Если обратиться к более точным цифрам, то на начало 1937 года в РККА было: 5 маршалов, 5 командармов 1 ранга, 10 командармов 2 ранга, 62 комкора, 201 комдив, 474 комбрига, 1713 полковников, 5501 майор, 14 369 капитанов, 26 082 старших лейтенанта, 58 582 лейтенанта. Итого: 107 004 человек (7971 высшего и старшего командного состава и 99 033 капитанов и лейтенантов)[290]. С января 1937 по август 1938 года из РККА был уволен по политическим мотивам 36 761 командир. Но на самом деле репрессии начались еще до 1937 года. Из выступления К. Е. Ворошилова на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года можно узнать, что в 1934–1936 годах было уволено из армии по политическим мотивам 22 тысячи командиров. Выборочная проверка их судьбы показала, что подавляющее большинство из них было расстреляно во время террора 1937–1938 годов по решению так называемых «внесудебных органов НКВД» и в статистику репрессированных военных не попало.

Что же касается высшего командного состава, то вот краткая сводка сложившейся тогда ситуации:

«За несколько предвоенных лет (в основном в 1937–1938 годах) было по сфабрикованным политическим обвинениям арестовано более 500 командиров в звании от комбрига до Маршала Советского Союза, из них 29 умерли во время следствия, а 412 были расстреляны»[291]. «…Были уничтожены все командующие войсками округов и начальники их штабов, все командующие и начальники штабов корпусов, 95 % командиров и начальников штабов дивизий, 95 % работников центрального аппарата НКО и начальников его главных управлений, все начальники военных академий (за исключением одного). К этому следует добавить уничтоженных всех командующих флотами и флотилиями вместе с их начальниками штабов, всех командующих эскадрами, почти всех руководителей военных отраслей промышленности, директоров и главных инженеров крупных военных заводов. На место уничтоженных назначались новые и тоже вскоре уничтожались. Массовое истребление высшего комсостава РККА накануне грандиозной войны – явление беспрецедентное в мировой истории как по сути, так и по масштабу. За 1418 дней и ночей небывало истребительной Великой Отечественной войны Красная Армия потеряла 180 человек высшего комсостава от командира дивизии и выше (112 командиров дивизий, 46 командиров корпусов, 15 командующих армиями, 4 начальника штаба фронта и 3 командующих фронтами)[292], то есть более чем в два раза меньше по сравнению с потерями от террора»[293].

В результате уровень подготовки командных кадров недопустимо снизился. К началу войны только 4 % командиров сухопутных войск имели высшее военное образование, 46 % – среднее, а половина вовсе не имела никакого военного образования[294](либо оно ограничивалось ускоренными курсами). При сопоставлении этих цифр следует учитывать, что численный состав офицерского корпуса за этот период в связи с развертыванием множества новых соединений и ростом численности вооруженных сил в 2,8 раза также значительно увеличился за счет ускоренной подготовки новых офицерских кадров.

Во-вторых, главный негативный эффект необоснованных репрессий в чисто военном отношении состоит не только в их масштабе. Конечно, потеря верхушки командных кадров, которые не могут быть восполнены так же быстро, как кадры низшего офицерского звена, была весьма чувствительна. И начавшееся в 1939 году в преддверии войны ускоренное развертывание новых соединений, быстрый рост численности РККА придавали особую остроту дефициту опытных командных кадров высшего звена.

Но основной удар по армии был нанесен тем, что огульные и необоснованные репрессии породили в армии атмосферу страха, боязни ответственности, сковывали инициативу, способствовали развитию духа чинопочитания и угодничества, вели к развитию недоверия и подозрительности по отношению к командным кадрам. Нередко репрессии оказывались прямой реакцией на попытки части высших командных кадров вести борьбу за исправление недостатков в строительстве вооруженных сил. Любая критика могла оказаться поводом для обвинений в политической неблагонадежности и применения репрессий.

Массовые кадровые перестановки и перетряски негативно сказались на боевой подготовке войск, снижали степень организованности и слаженности частей и подразделений, подрывали дисциплину. Многие командиры были озабочены лишь тем, чтобы отвести от себя подозрения в политической неблагонадежности, забывая о состоянии вверенных им войск.