Таблица 4

Выбытие командных кадров в РККА (1934–1939 гг.)

1 Только арестованные и осужденные

– Нет данных

Источник: Черушев Н. С. Статистика антиармейского террора // Военно-исторический архив. 1998, № 3.

Таким образом, по этим далеко не полным данным (поскольку большая часть уволенных по политическим мотивам в 34–36 гг. впоследствии так же арестовывалась), только безвозвратные потери офицерского состава РККА за 1934–1939 гг. из-за репрессий составили никак не менее 19074 человек. Кроме того, 10 704 человека прошли через мясорубку политического шельмования, многие – через арест, следствие и осуждение, прежде чем быть восстановленными в кадрах РККА. К этим цифрам следует добавить невыясненное количество репрессированных в ВВС и ВМФ, примерно 12–14 тыс. офицеров, уволенных по политическим мотивам в 1933–1936 гг. – они не выделяются отдельной строкой в общей статистике уволенных за эти годы (большинство из них затем были арестованы, но уже как гражданские лица, и в статистику НКО не попали)[279], а также небольшое число репрессированных в 1940–1941 гг. Кроме того, следует учесть возвращение в строй в тех же 1940–1941 гг. некоторых уволенных и осужденных (по приблизительным данным – около 10 тыс. человек). На основании этих данных можно сделать грубую оценку потерь офицерских кадров РККА из-за предвоенных репрессий – она составляет примерно 24–26 тыс. человек, из которых погибли (по приговору, во время следствия, и в лагерях), предположительно, около половины.

Оставим в стороне очевидные натяжки и фальсификации. Но есть и аргументы неоднозначного характера. Главный из них – рассуждения вокруг качественной оценки замены репрессированных высших командных кадров представителями более молодого поколения офицерского корпуса. Я не говорю здесь о тех, кто, подобно Суворову и Бушкову, готов объявить всех репрессированных скопом некомпетентными, бездарями, консерваторами, авантюристами, пьяницами и развратниками. Я говорю о тех историках, которые опираются на объективные данные о несколько более низком образовательном уровне репрессированных по сравнению с пришедшим им на смену слоем командных кадров.

В этом рассуждении упускается из виду, что уровень подготовки командных кадров должен оцениваться по меньшей мере по двум объективным показателям (а не по одному) – по уровню образования и по опыту (стажу) работы в командных должностях. И если по первому показателю ситуация не вполне однозначная (в звене НКО, окружном, армейском и корпусном показатели образования после репрессий улучшились, в дивизионном – ухудшились)[280], то по второму показателю ситуация стала однозначно хуже. Для замещения должностей в звене от наркомата обороны до корпусов почти не осталось кадрового резерва даже на уровне командиров дивизионного звена (ибо окружное, армейское и корпусное командное звено было полностью утрачено, а наркоматское и дивизионное – почти полностью). «…Были уничтожены все командующие войсками округов и начальники их штабов, все командующие и начальники штабов корпусов, 95 % командиров и начальников штабов дивизий, 95 % работников центрального аппарата НКО и начальников его главных управлений, все начальники военных академий (за исключением одного). К этому следует добавить уничтоженных всех командующих флотами и флотилиями вместе с их начальниками штабов, всех командующих эскадрами, почти всех руководителей военных отраслей промышленности, директоров и главных инженеров крупных военных заводов. На место уничтоженных назначались новые и тоже вскоре уничтожались»[281]. В приведенной цитате из работы Сувенирова игнорируется тот факт, что часть репрессированных вовсе не была уничтожена, а некоторые из них были позднее возвращены в строй и успешно воевали. Однако, несмотря на это уточнение, потери, начиная от дивизионного звена и выше, были подавляющими.

Вот и получается – офицеров перемещали с дивизии на округ (а то и в НКО или Генштаб), с бригады – на корпус или армию, и лишь для замещения должностей дивизионного и бригадного звена оставалось достаточно командиров полков (половина).

Если учесть, что широкомасштабные увольнения и репрессии шли непрерывно с 1933 по 1941 год, с колоссальным пиком в 1937–1938 гг., масштаб кадровой чехарды становится ужасающим. За 1938 – первый квартал 1939 г. количество перемещений по группе строевых должностей от командира полка и выше составило 73,9 % к штатной численности[282]. И это только за год с небольшим, предшествующий массовому развертыванию РККА. Когда же началось массовое развертывание, положение стало еще более острым – к моменту нападения гитлеровской Германии и ее союзников на СССР 50 % советских командармов занимали свою должность до 3 месяцев, не более полугода (а то и меньше) командовали своими соединениями свыше половины командиров стрелковых, кавалерийских и механизированных корпусов и почти столько же командиров таких же дивизий (командиры авиакорпусов и авиадивизий – 100 и 91,4 % соответственно)[283].

Разумеется, массовое развертывание вооруженных сил порождало аналогичные проблемы и в вермахте. Однако там это развертывание происходило более плавно, опиралось на более качественный мобилизационный контингент, на лучше подготовленный кадровый резерв унтер-офицерского, низшего, среднего и высшего офицерского звена, проходившего практически непрерывную учебу, в том числе и в ходе реальных боевых действий.

Даже сторонники преуменьшения значения репрессий из числа профессиональных историков не могут обойтись без упоминания такой важнейшей составляющей последствий репрессий как социально-психологическая, хотя и отказываются анализировать этот аспект под предлогом отсутствия объективных данных[284]. Между тем некоторые объективные данные (хотя и косвенные, и неполные) для такого анализа есть. Это, например, уровень дисциплины в РККА в 1939–1941 гг., который находился во многих частях и соединениях в ужасающем состоянии. Вот, например, цитируемые В. В. Карповым отрывки из неопубликованных глав воспоминаний Г. К. Жукова, относящихся к 1937-38 гг.: