Бонарт молча поднял чару. Хувенагель почмокал, весьма критически поглядывая на Цири.

— Стало быть, эта вот большеглазая косуля, — сказал он наконец, — должна будет гарантировать успех объявленной в письме забавы? Известно мне, что Виндсор Имбра уже у города. И ведет за собой нескольких добрых резачков. Да и парочка здешних рубак видела афиши…

— Ты когда–нибудь разочаровывался в моем товаре, Хувенагель?

— Не доводилось, факт. Но и давно от тебя ничего не получал.

— Я работаю реже, чем раньше. И вообще подумываю полностью перейти на заслуженный отдых. Хе–хе!

— Чтобы было на что жить, необходим капитал. Возможно, у меня есть для тебя предложение… Выслушаешь?

— Поскольку больше развлечься нечем, — Бонарт ногой пододвинул стул, заставил Цири сесть, — выслушаю.

— А не думал ли ты двинуться на север, к примеру, в Цинтру, на Стоки, а то и за Яругу? Может быть, слышал, что каждому, кто туда двинется и пожелает там поселиться на завоеванных территориях, Империя гарантирует земельный надел в четыре лана? И освобождение от налогов на десять лет.

— Я, — спокойно ответил охотник за наградами, — не гожусь в хлеборобы. Я не могу копаться в земле или ходить за скотиной. Я слишком впечатлительный. При виде говна или червяка меня начинает тошнить.

— Ну, один к одному, как я, — затряс щеками Хувенагель. — Из всех сельхоззанятий я одобряю только самогоноварение. Остальное — отвратительно. Говорят, что сельское хозяйство — основа экономики и оно–де обеспечивает благосостояние страны. Однако я считаю недостойным для себя и унизительным ставить свое благосостояние в зависимость от того, воняет там где–то навозом или нет. Я кое–что предпринял в должном направлении. Нет нужды пахать землю, Бонарт, нет необходимости откармливать скотину. Достаточно ее иметь. Если располагать приличным количеством земли, можно тянуть из нее доходы. Можно, поверь мне, жить в полном достатке. Да, в этом направлении я действительно кое–что предпринял, отсюда, кстати, и мой вопрос о поездке на Север. Потому что, видишь ли, Бонарт, у меня там для тебя нашлось бы занятие. Постоянное, хорошо оплачиваемое, не требующее больших затрат времени. И в самый раз для человека впечатлительного: никакого дерьма, никаких дождевых червей и слизняков.

— Готов выслушать. Без всяких обязательств, разумеется.

— Из наделов, которые император обещает выделить переселенцам, можно при толике предприимчивости и небольшом исходном капитале собрать в купу недурную латифундию.

— Понимаю. — Охотник прикусил ус. — Понимаю, куда ты клонишь. И догадываюсь, какие шаги предпринимаешь ради обеспечения собственного благосостояния. Сложностей не предвидишь?

— Предвижу. Двоякие. Во–первых, необходимо найти лиц, которые, прикинувшись переселенцами, поедут на Север отбирать у коренных жителей и принимать наделы. Формально для себя, фактически для меня. Но отысканием наемников займусь я. На твою же долю падает вторая из сложностей.

— Я — весь слух!

— Некоторые подставники, получив землю, не пожелают ее отдать. Они забудут о полученных деньгах и заключенном договоре. Ты не поверишь, Бонарт, сколь глубоко обман, подлость и стервозность укоренились в природе человека.

— Поверю.

— Поэтому придется убеждать бесчестных, что бесчестность не окупается. Что она наказуема. И этим займешься ты.

— Звучит красиво.

— Звучит так, как оно есть. У меня накопилась практика, я уже проделывал такие фортели. После формального включения Эббинга он вошел в Империю, где раздают наделы. И позже, когда был проведен Акт о разграничении, получилось так, что Клармон, этот красивый городок, оказался на моей земле и, стало быть, принадлежит мне. Вообще вся эта территория принадлежит мне. Аж вон до туда, до затянутого седой дымкой горизонта. Все это мое. Все сто пятьдесят ланов. Имперских, конечно, не кметских. А это дает шестьсот тридцать влук, или восемнадцать тысяч девятьсот морг.[25]

— «О дурная Империя и близкая гибель»! — продекламировал насмешливо Бонарт. — Империя, в которой все крадут, должна развалиться. Ибо в своекорыстии и самолюбии слабость ее кроется.

— В этом кроется мощь ее и сила, — затряс щеками Хувенагель. — Ты, Бонарт, путаешь воровство с частным предпринимательством.

— И очень даже часто, — равнодушно признал охотник за наградами.

— Ну, так как там с нашей «компанией»?

— А не рановато ли делить северные территории? Может, для верности подождать, пока Нильфгаард выиграет войну?

— Для верности? Не шути. Результат войны предрешен. Войны выигрывают деньги. У Империи они есть, у нордлингов их нет.

Бонарт многозначительно кашлянул.

— Коли уж мы заговорили о деньгах…

— Все в порядке. — Хувенагель покопался в лежащих на столе бумагах. — Вот банковский чек на сто флоренов. Вот акт договора переадресовки обязательств, в силу которого я получу от Варнхагенов из Гесо награду за головы бандитов. Подпиши. Благодарю. Тебе полагается процент со сборов от представлений, но касса еще не закрыта. Большой интерес, Лео, к искусству. Право же, большой. Люди в моем городке ужасно страдают от тоски и хандры.

Он осекся, взглянул на Цири.

— Искренне надеюсь, что ты не ошибся и эта… особа доставит нам заслуженное развлечение… Пожелает сотрудничать с нами ради общего блага… и выгоды.

— Для нее, — Бонарт окинул Цири холодным рыбьим взглядом, — никакого блага не будет. И она об этом знает.

Хувенагель поморщился.

— Это скверно, черт побери, скверно, что она об этом знает. А не должна бы. Что с тобой, Лео? А если она не пожелает быть увеселением, если окажется злостно ненадежной? Что тогда?

У Бонарта не изменилось выражение лица.

— Ну, тогда, — сказал он, — мы выпустим на арену твою братву. Они, помнится, всегда были надежны. В смысле увеселений.

* * *

Цири молчала долго, потирая покалеченную щеку, наконец сказала:

— Я начинала понимать. Начинала понимать, что они намерены со мной сделать. Я вся собралась, была готова бежать при первой же возможности. Готова была на любой риск. Но они не предоставили мне такой возможности. Присматривали за мной хорошо.

Высогота молчал.

— Они стащили меня вниз. Там ждали гости толстого Хувенагеля. Такие же уникумы! Откуда на свете берется столько поразительных чучел, Высогота?

— Размножаются. Естественный отбор.

* * *

Первый из мужчин был невысокий и толстенький, напоминал скорее низушка, чем человека, даже держал себя как низушек — скромно, порядочно, опрятно и… пастельно. Другой, хоть и немолодой, был в одежде и при выправке солдата с мечом, а на плече его черной куртки горело серебряное шитье, изображающее дракона с крыльями летучей мыши. Третьей была светловолосая и тощая женщина, лицо ее украшал слегка крючковатый нос и тонкие губы. Ее фисташкового цвета платье было чрезмерно декольтировано. Нельзя сказать, что это было удачное портновское решение. Декольте почти ничего не демонстрировало, если не считать малопривлекательной морщинистой и пергаментно сухой кожи, покрытой толстым слоем белил.