class="p1">Перед лагерем, когда до тепла бараков осталось всего ничего, колонну остановили. Ждать на морозе. Видно было, бегают по лагерю охранники, что-то произошло. У ворот сам полковник Бессонов руками машет.

Так и простояли, наверно, полчаса, чуть не вымерзли совсем. На счастье, охранники тоже люди, морозу подвержены. Лейтенант к воротам сбегал, покричал там, пожилой лейтенант, под шестьдесят, ему на пенсию бы, а не зэков по лесу гонять. Сдвинулось, погнали.

Гаузе так замерз и измотался, что не заметил, как в карцере оказался.

— Что случилось? — беспокоился Чапаев. — Сегодня ночью нам с тобой в барак идти, агитацию проводить. А что, если шмон?

— Как же мы в барак попадем?

— Там, за нарами, ход.

— И никто не знает?

— Им особо не попользуешься.

А почему — не сказал.

Сопит Чапаев, возится на нарах, а Гаузе сел на табурет, переживает — давно Полину не видал. И на строительном аврале ее не заметил. Как она тут?

— Кто такой? Что такое? — это Чапаева голос.

Из щели, узкой, черной — кошке не уместиться, — Полина вылезает.

— Не выдавайте, Василий Иванович.

— Ты как сюда попала? Как нашла тайное место? Тридцать лет ни один чекист не нашел.

— От нужды найдешь.

Гаузе к Полине бросился, руки ей жмет.

— Рассказывай, дорогая. Как ты, что с тобой?

Чапаев даже сплюнул от такой нежности. Отвык.

Полина на нарах скорчилась комочком, зубы стучат:

— Я Берию убила.

— Кого? — Чапаева удивить трудно. А сейчас железная челюсть — бах на пол.

— Берию. Железную Маску.

— Он здесь содержался?

— Да, — это Гаузе подтвердил. — Я с ним разговаривал.

— Разговаривал, а мне ни слова.

— Когда же? Мы с тобой железную дорогу строили.

Снова Гаузе к Полине обернулся, гладит ее по руке, успокаивает. Она дух перевела, рассказала:

— Я от тебя узнала, что он здесь. За столько лет не догадалась. Лагерь пустой, все на работах, я полы мою. Взяла таз, тряпку, вниз пошла. У конвойного ключи взяла — он меня знает, — стала камеры отпирать. Вот и нашла Железную Маску. Может, я бы и не убила, но он меня как увидел, обнимать бросился. Кричать-то мне нельзя — охранник ушел, подвалы глухие. Тут я его руки узнала.

— Чего? — не понял Гаузе.

— Руки узнала. Видела я эти руки. Давно еще, в той жизни. И задушила я его. Не знаю как, но задушила. И бежать…

— Ты не бойся, — сказал Чапаев. — Они тебя по баракам ищут.

И тут тихий смех раздался.

Стоит посреди камеры призрак вождя народов Сталина, призрачную трубку сосет, ухмыляется.

— Хотел Лаврентий пересидеть, переждать, времени своего дождаться. А не дождался. Теперь я один остался…

— Товарищ Сталин, — Чапаев вскинулся, руки по швам. — Докладываю, что подвергался унижениям и издевательствам. Вы, товарищ Сталин, даже не знаете, какие зверства здесь вашим великим именем прикрывались.

— Ах, знаю, все знаю, — призрак сказал. — Только выбились они из-под моего контроля. Ну ничего, Чапаев, мы с тобой их всех скрутим… А пока прощайте, надо что-то с вами сделать.

— С нами? — Чапаев удивился.

— А с кем же? Нельзя же безнаказанным преступление оставлять и тех, кто укрывает преступников, — тем более. Министра убили, и думаете, я вас прощу?

— А ты промолчишь, когда выйдешь?

— Промолчу! — Гаузе заявил, а сам на Полину смотрит. Ради нее готов промолчать.

— Не верю, — Сталин сказал, призрачную трубочку из призрачного рта вынул. — Никому не верю.

— И правильно делаешь, — сказала Полина. — Он промолчит, я не промолчу.

— Я со своей стороны также не имею права, — сказал Чапаев.

— Вот видишь, — сказал Сталин.

Гаузе стыдно стало, что он малодушнее других оказался. Но ведь ради любви!

Сталин исчез.

Словно и не было.

— Бежим, — сказал Чапаев. — Скорее!

Чапаев за нары нырнул, копается там.

— Скорее!

А Полина Гаузе за руку взяла. Держит, пальцы длинные, сухие.

А по коридору шаги. Голос Бессонова:

— Они в карцере у Чапаева.

Голос Левкоя:

— А как узнали?

— Товарищ Сталин сказал.

Чапаев в щели скрылся, остальные за ним протискиваются. В черную дыру.

Последнее: дверь в камере скрипит, открывается. И голос Бессонова:

— Утекли. Пускай воду. Затопляй подвалы!

Глава 20

Они ползли бесконечно по черному лазу, думали, что навсегда там останутся, но, к счастью, древний старик-правдолюбец навстречу вышел, свечу принес.

— Я тоже ухожу, — сказал. — Только своим путем. Они воду пустили. Скоро все здесь затопят.

И в стену ушел, свечку, правда, оставил.

Вышли за зоной, в лесу.

Там, у лаза, волк стоит, бережет выход. Что делать?

— Погодите, — Полина сказала.

Вышла первой из лаза и пошла на волка. Волк хвост поджал — и к кустам. Оттуда и смотрел, как они мимо идут. Двое в ватниках, на третьей холщовое платье, как мешок.

Снег пошел, рано ему, а снег. К ботинкам липнул.

— Пожрать ничего не взяли, — сказал Чапаев. — Слона бы сейчас съел.

Дорога плохая — бурелом, овраги, заросли. Да еще снег идет и тает.

Погоня настигла их на рассвете, когда уж не было сил брести по черному лесу. Свечка кончилась, огарок сжевали втроем, хороший огарок, дореволюционный.

Погоню волки навели. И Сталин тоже. Так и бежали они впереди, перед охранниками, — волки и вождь.

Когда не было уже мочи бежать, выбежали они, падая и спотыкаясь, оборванные, мокрые, грязные, на обрыв над рекой. Река на помрачительной глубине струилась, отражая в себе рассветное небо.

Волки сходятся полукругом. Полина их с трудом взглядом удерживает, за волками Сталин рукой указывает, сзади охранники из кустов лезут.

— Что ж, — сказал Чапаев, — прощайте, товарищи. Вторая река в моей жизни роковая. Или переплыву, или снова кино про меня снимайте.

Разбежался и сиганул с обрыва. Без крика, без звука.

— Полина, — сказал Петр Гаузе, — я тебя люблю.

— Спасибо, — сказала Полина. А сама все на волков смотрит.

Взялись они за руки. Полковник Бессонов из леса показался.

— Жалко, — сказал Гаузе, — что не удалось нам закрыть этот лагерь. Последний.

— Да, — сказала Полина, которая современной обстановки не знала, — на один меньше бы стало.

И прыгнули они вниз, с непостижимой высоты, к серебряной полосе безымянной лесной речки.

И летели, не отпуская рук.

Глава 21

Упали, но не разбились. На мягкое упали. На шерстяное.

— С приездом, — сказал Чапаев. Тоже живой.

— Это что такое? — спросила Полина.

— Тише, — сообразил Гаузе. — Пускай они думают, что мы разбились.

Сверху голоса галдят, кто-то фонариком светит. Но темно еще, да и луч не достает.

— Капитан Левкой! — Бессонов приказывает. — Спустись вниз с отделением, подбери их на берегу. А если кто еще признаки жизни показывает, добей из милосердия.

Чапаев