Это отвлекло внимание государя от меня, и он отозвал собаку со словами: «Милорд, Милорд!»

От этой встречи у меня осталось только смутное воспоминание о государе, а именно: о несколько жестком выражении его глаз».

Когда Фанни рассказала Николе об этой встрече и о прекрасных государевых глазах, в которых она не заметила мягкости, великий князь рассмеялся:

– Тебе, дорогая, повезло. Если бы ты попалась на глаза моему дедушке... Все трепетали от его взгляда: от тех, кого он считал друзьями детства, от министров до часовых у дверей и его собственной жены. Мой тезка, дед-император, знал, что его взгляда никто не может выдержать, кроме одного человека – его дочери, а моей тетушки, великой княгини Марьи Николаевны. У Николая I эта его дочь была любимицей, и они иногда устраивали «дуэль взглядов». Знаешь, однажды у нас был холерный бунт, народ обезумел, озверел, готов был перерезать полицию да и все начальство. Так дед без всякой охраны, безоружный, явился на Сенную, где того и гляди должна была пролиться кровь, и, обведя эту дикую толпу знаменитым устрашающим взглядом, рявкнул: «На колени!»

– И что? – представив эту картину, в ужасе прошептала Фанни.

– Как что? – беспечно ответил Никола. – Все в наступившей тишине опустились на колени. Можешь мне поверить – с того момента и сама холера стала отступать. Испугалась деда, наверное. С ним шутки шутить побаивались. А дядюшка мой, что ж – это совсем другое... Он мягче был... Самым любимым после разных псов, у него живших, стал черный сеттер. Вот он-то и получил кличку Милорд. У дяди, конечно, имелись совершенно эталонные образцы охотничьих собак – он сам охотник просто прирожденный. Так егеря говорили – самые главные ценители. А вот, этот Милорд, сущий конфуз – хоть и красив, но кобель порченый, не совсем кровный. Ноги длинные, а одна совершенно белая. Но дядю это совершенно не волновало. Он обожал Милорда не за породу, а за незлобивость, какое-то собачье благородство в обхождении с другими и, конечно, за бесконечную преданность. Этому Милорду, кажется, только и надо было, что находиться возле хозяина. Ты и представить себе не можешь, сколько историй ходило по Петербургу об этой неразлучной паре: императоре и его собаке.

Однажды вот так же, как ты с дядей, встретился с ним нос к носу мальчишка-гимназист. Ну, разумеется, увидев государя, он стал во фронт и отдал честь. И в этот самый момент кто-то с силой дернул его за левую руку, в которой оказался пирог для бабушки. Несчастный именинный крендель вывалился прямо в лужу. Милорд, которого привлек аппетитный запах, разодрал бумагу и принялся пожирать подарок.

Гимназист разрыдался и, опустившись на корточки, пытался спасти остатки бисквита. Когда государь узнал, в чем дело, он сказал: «Передай своей бабушке мои извинения. Это я во всем виноват – вывел на прогулку некормленую собаку». Но потом по адресу, который назвал мальчик, был доставлен великолепный торт бабушке-имениннице, а самому пострадавшему несколько фунтов лучших конфет. Все из кондитерской нашего знаменитого Кочкурова... Знаешь, Милорд и погиб из-за любви к своему хозяину. Государь всегда возил его с собой в зарубежные вояжи. А когда собрался на Всемирную выставку, его отговорили брать с собой здоровущего пса. Мне тогда было одиннадцать лет, и я хорошо помню, что государь колебался, вздыхал: «Ах, Милорд! Ну как же мы с тобой расстанемся». Но все-таки дал себя уговорить. И что бы ты думала: пес перестал есть. Тосковал, целыми днями лежал возле кровати дядюшки. Однажды его нашли мертвым. Он умер от разрыва сердца. Зная, что императора очень огорчит это известие и Бог весть как распишут парижские газеты его мрачный вид, телеграммы не давали. Когда император вернулся, печали его не было конца... Ну а когда появился новый, тоже большой черный лохматый пес, то, конечно, его назвали Милордом. Вот с ним-то ты и познакомилась в Летнем саду. Куда государь, туда и он. В императорском кабинете научился нажимать на кнопку звонка. Перепуганная стража, услышав сигнал, гуртом вваливается в кабинет к ничего не подозревающему государю. «По вашему приказанию, Ваше Величество...» – «Какому приказанию?»

...Дни бежали за днями. Никола торопил строителей. Теперь у него на то была совершенно ясная причина. Ему хотелось отделать хотя бы часть помещений дворца на Га-гаринской и поселить там Фанни. Но она заранее отказывалась от такой перспективы, предпочитая сохранить полную самостоятельность.

Ей пока и самой еще было не ясно, что же такое Никола в ее жизни: богатый содержатель, обладатель первейшей в империи фамилии, связью с которым она, несомненно, может гордиться перед дамами петербургского полусвета? Или что-то иное?

Помня наставления Мабель, Фанни не очень-то давала распаляться собственному сердцу. Она устраивала в своей квартире вечеринки, куда хаживали высокопоставленные особы, и неизвестно, кто из них оставался здесь до утра.

Видели у Фанни и кузена Николы, великого князя Александра Александровича. Как знать, может быть, давнишнюю неприязнь двоюродных братьев усугубило соперничество, в котором в конце концов выиграл Никола. Но это станет ясным потом, а поначалу в квартире на Михайловской площади случались громкие скандалы. Донесения шпиков полнились ужасными подробностями. Они однажды сообщили: великий князь бил свою любовницу ногами за то, что, «давал ей тысячи, а она таскается с другими».

Фанни вовсе не была тихоней и умела постоять за себя: надо думать, что и ее любовник далеко не всегда выходил из этих потасовок невредимым. Казалось бы, такие бурные ссоры да еще с рукоприкладством могли привести к окончательному разрыву. И все же, давая клятву больше ни ногой на Михайловскую, Никола начинал во всем винить себя и ехал мириться. Фанни, возмущенная дикими выходками русского бурбона, который возомнил себя ее повелителем, приказывала швейцару больше не пускать его на порог. Но, услышав внизу громкие препирательства Николы с бедным стариком, отменяла свое распоряжение.

«Я начинала понимать характер великого князя, – вспоминала подробности своего «августейшего романа» Фанни. – Он был нервен, высокомерен и раздражителен до бешенства и в то же время добрый, заботливый, любящий и покровительствующий всему, кто имел к нему отношение, – от меня до своей последней собаки».

Совершенно не претендуя на исчерпывающую характеристику такой сложной личности, каким был великий князь Николай Константинович, Фанни Лир оставила лучший его психологический портрет. И это понятно: она прошла непростой путь от «камелии», озабоченной поисками богатого покровителя, до женщины, полной любви, привязанности и материнской жалости к тому, кто в ее глазах был большим и не очень счастливым ребенком.

...Никола пытался приобщить свою подругу к тому миру, который был привычен ему. Несмотря на то что Фанни не слишком любила показываться в квартире августейшего любовника в Мраморном дворце, Никола всякий раз настаивал, и она уступала.

Эти выезды великий князь обставлял с той таинственностью, какая очень прельщает женщин. Вместо новомодных экипажей за Фанни посылался допотопный рыдван с пожухнувшей позолотой, еще возивший, вероятно, дам в париках и кавалеров в кафтанах с алмазными пуговицами. На козлах сидел огромный кучер с бородой до пояса, а рядом с ним – крошечное существо, доверенное лицо Николы, карлик Карпович. На нем был какой-то странный театральный наряд из бархата с воротником жабо и плащ, подбитый атласом. Пожалуй, он выглядел состарившимся мальчиком-с-пальчик из волшебной сказки Перро.