Беспорядок в рядах союзного флота возрос из-за экстраординарного поведения Спрэгга, командовавшего арьергардом. По какой-то причине этот флотоводец считал Тромпа, командовавшего голландским арьергардом, своим личным врагом. Чтобы дождаться вступления голландца в бой, он приказал лечь в дрейф всему английскому арьергарду. Эта несвоевременная демонстрация приверженности Спрэгга делу чести, видимо, проистекала из обещания королю привезти Тромпа живым или мертвым ценою собственной жизни. Остановка арьергарда, напоминающая безответственные и своевольные действия младших голландских флаг-офицеров во время минувшей войны, естественно, отделила английский арьергард от остальных сил (A'', Б'', В''), и он быстро сдрейфовал в подветренную позицию. Спрэгг и Тромп вступили в жестокий поединок из-за собственных амбиций. Эти два адмирала, находившиеся в подчинении у своих командующих флотами, искали личной встречи. Бой между их эскадрами был настолько свиреп, что Спрэггу пришлось дважды менять свой корабль на другой. Во втором случае лодка, в которую он спустился, была потоплена ядром и английский адмирал утонул.

Руперт, покинутый, таким образом, авангардом и арьергардом, остался один против Рёйтера (Б'), который, усилившись своим авангардом, задался целью далее отсечь арьергардное подразделение союзного центра и окружить 20 оставшихся кораблей примерно 30 или 40 своими кораблями (В'). Артиллеристам не делает чести то, что в этот день они не добились более существенных результатов. Но следует помнить: все, чего мог добиться своим искусством Рёйтер, правда на очень короткое время, – это бой на равных условиях с англичанами. Соотношение в численности кораблей в целом не в его пользу не могло не сказаться. Поэтому англичане и голландцы, видимо, понесли большой урон, вероятно почти в равной степени.

В конце концов Руперт вышел из боя. Увидев, что английский арьергард (В'') уступает своему непосредственному противнику, англичанин направился к нему. Рёйтер последовал за ним. Оба противостоящих центра шли параллельными курсами на дистанции пушечного выстрела, но, по обоюдному согласию, возможно продиктованному расходом боеприпасов, воздерживались от огня. В 4 часа пополудни центры и арьергарды противостоящих флотов соединились, а около 5 часов сражение возобновилось снова и продолжалось до 7 часов, когда Рёйтер отступил, возможно из-за подхода французов, которые, судя по их собственным отчетам, примерно в это время соединились с Рупертом. На этом завершилась битва, которую, подобно всем предшествовавшим битвам этой войны, можно назвать сражением с неясным исходом (исход вполне ясный. Англичане потеряли 9 кораблей (2 потонули, 7 сгорели) и 2 тыс. чел., голландцы потеряли 1 тыс. чел. – Ред.) и которой английский историк флота выносит, несомненно, справедливый приговор: «Результаты, которые голландцы извлекли, благодаря расчетливости своего адмирала, из этой битвы, были чересчур значительны. Потому что они избавились от блокады своих портов и покончили со всеми тревогами из– за устранения возможности вторжения»[48].

Особенности сражения с военной точки зрения достаточно охарактеризованы в вышеприведенном описании. В битве проявились военное искусство де Рёйтера, решительность и быстрота в принятии решений Банкерта, который, во– первых, сдерживал французскую эскадру и, во-вторых, прорвался через нее; явная нелояльность или, лучше выразиться, неэффективность французов; недисциплинированность и военный просчет Спрэгга, отсутствие у Руперта иных качеств главнокомандующего, кроме как упорство. Союзники обменялись резкими выпадами. Руперт обвинял в неудаче как д'Эстре, так и Спрэгга. Д'Эстре упрекал Руперта за уход в подветренную позицию. Собственный же подчиненный д'Эстре Мартель откровенно называл своего командира трусом в письме, которое стоило ему заключения в Бастилию. Французский король велел провести служебное расследование интенданту флота в Бресте. Тот сделал доклад[49], содержавший выводы, на которые опирается вышеприведенное описание битвы и которые оставляют мало сомнений в недостойном поведении французов в сражении.

«М. д'Эстре дал понять, – пишет французский историк флота, – что король хочет сберечь свой флот и что англичанам доверять не следует. Ошибался ли он, не полагаясь на искренность английского союзника, когда его со всех сторон предупреждали, что английский народ и знать ропщет против союза с французами, а Карл II, возможно, единственный человек во всем королевстве, который желает этого союза?»[50]Возможно, не ошибался в данном отношении. Но он, несомненно, ошибался, если желал, чтобы каждый военный моряк или целое подразделение играли двусмысленную роль, предназначенную в тот день французскому адмиралу. Потеря всего флота была бы тогда относительно небольшой бедой. Очевидцам настолько бросались в глаза неверие в успех французского адмирала или его трусость (последнее предположение не следует исключать), что один из голландских моряков во время обсуждения ими причины поведения французов воскликнул: «Дурни! Они наняли англичан воевать за них, и вся их роль здесь состоит в наблюдении за тем, как англичане отрабатывают плату». В более трезвом и серьезном тоне высказывается интендант в Бресте в заключение своего доклада, упомянутого выше: «Выясняется, что во всех морских баталиях Рёйтер не заботился об атаках на французскую эскадру и что в этом последнем сражении он задействовал против нее 10 кораблей Зеландии»[51]. Не требуется более убедительного аргумента в подтверждение мнения Рёйтера о неэффективности и ненадежности французской эскадры в составе союзного флота.

Битвой при Текселе 21 августа 1673 года закрылась еще одна глава в истории морских коалиций. Эта битва, как и другие сражения, полностью оправдала слова, в которых современный французский морской офицер охарактеризовал эти коалиции: «Связанные временными политическими интересами, но в глубине разделенные неприязнью на грани ненависти, никогда не достигающие единого мнения ни на совещаниях, ни на войне, они не могли дать хороших результатов или, по крайней мере, результатов, соответствующих усилиям держав, объединяющихся против общего врага. Флоты Франции, Испании и Голландии объединялись, кажется, в нескольких хорошо известных случаях лишь для того, чтобы сделать триумф британского оружия еще более полным»[52]. Когда к этой прочно утвердившейся тенденции в создании коалиций добавляется хорошо известная (и взаимная) подозрительность одной страны в отношении растущей мощи соседа и соответствующее нежелание наблюдать такое усиление, достигаемое за счет сокрушения одного из представителей сообщества стран, приступают к оценке морской мощи, необходимой для государства. Нет необходимости в попытках борьбы со всеми странами сразу (как, видимо, полагали некоторые англичане), достаточно лишь борьбы с сильнейшим государством на благоприятных условиях, чтобы иметь гарантию того, что другие государства не станут присоединяться к этой борьбе для уничтожения фактора политического равновесия, действующего даже тогда, когда они сторонятся друг друга. Англия и Испания стали союзниками в осаде Тулона в 1793 году, когда казалось, что эксцессы революционной Франции угрожают социальному порядку в Европе[53]. Но испанский адмирал решительно предупредил англичан, что уничтожение французского флота, значительной частью которого завладела Англия, не может не нанести ущерб интересам Испании. Часть французских кораблей была спасена благодаря этой позиции, которую справедливо охарактеризовали как не только твердую, но продиктованную также высшей политической целесообразностью.