Тест был надежен на девяносто процентов. Сильные мира сего считали, что этого вполне достаточно.

* * *

Даже Ахилл, обладатель невероятно быстрой реакции, удивлялся тому, как все изменилось буквально за пару месяцев.

Разумеется, поползли слухи. Ничего последовательно­го и уж точно — официального. Карантины, вымирание растений и гибель урожая уже многие годы никого не удивляли. Дня не проходило, чтобы не вернулась какая-нибудь болезнь, — уставшие старые гены обретали новую жизнь в лабораториях террористов или вступали в союз с вирусными переносчиками, плевавшими на репродук­тивную изоляцию видов. На таком загрязненном фоне можно было спрятать немало новых эпидемий.

Однако смесь менялась. Двадцать первый век походил на изобильный «шведский стол» из катастроф, эпидемий, экзотов, пылевых бурь, и все они навалились на человечество с разных сторон. Но теперь в тени остальных потихоньку росла одна очень необычная угроза. Все чаще встречались определенные типы локализации. Пожары бушевали на всем Западном побережье, и официально они были никак друг с другом не связаны: где-то якобы шла дезинсекция, в других местах оказались виноваты террористы, а некоторые и вовсе вспыхнули из-за осушения почв, продолжавшего расползаться по всей тер­ритории Северной Америки. И все-таки, почему столь­ко пожаров, и все — вдоль берега? Почему установили столько карантинов, провели столько зачисток по направлению с севера на юг, вдоль Скалистых гор? Очень странно, ну очень.

Среди изобилия уже привычных катастроф вызревала какая-то темная энтропийная монокультура, сама по себе невидимая, но оставляющая яркий след. И люди начали его замечать.

Из-за Трипа Дежарден, естественно, держал рот на замке. Ахилл больше не занимался Бетагемотом — они с Джовелланос выполнили задание, отчитались о результатах и снова перешли к практике, разбираясь со случай­ными катастрофами, которые им выдавал Роутер, — но глубинные предчувствия не зависели от работы. После смены Ахилл спускался в уютные внутренности «Реактора Пикеринга», где с радостью напивался, мило общался с местными — в том числе позволил Гвен уговорить себя на настоящий секс, что впоследствии даже она признала полной катастрофой, — и прислушивался к молве о надвигающемся конце света.

И пока он так сидел и ничего не делал, в мире появ­лялось все больше самозванцев в черных гидрокостюмах с пустыми глазами.

Поначалу до него не доходил смысл новых веяний. Когда Ахилл впервые встретил Гвен, та вырядилась по последней моде, которую называла «рифтерским шиком», и оказалась одной из первых. За последние несколько месяцев тренд набрал силу. Теперь все кому не лень, включая органклонов, залезли в обтягивающие трико и вооружились фотоколлагеном. В основном, конечно, К-отборщицы, но «эрки» тоже не отставали. Дежарден даже видел нескольких людей, разодетых в настоящие отражающие кополимеры. Те казались чуть ли не живыми, меняли проницаемость для поддержания оптимального температурного и ионного баланса, зарастали, если ткань рвалась. Она как бы скользила по телу того, кто ее надевал, заползая в малейшую впадину, ее края и швы искали друг друга, желая слиться в единый организм, словно какая-то фарма скрестила амебу с нефтяным пят­ном. Дежарден слышал, что эта штука связывается даже с глазами.

От таких мыслей ему становилось не по себе. Впрочем, он не слишком много о них думал. От вида каждого нового модника Ахилл испытывал не просто отвращение — внутрь вонзался куда более острый нож.

«Шестеро погибли, — шептали клинки, скользя по кишкам. — Может, и зря. А может, их жизней не хватило.

Всякое бывает, знаешь ли. Шестеро погибли, а теперь еще несколько тысяч, и ты в этом сыграл далеко не последнюю роль, приятель. Ты не знаешь, правильно поступил или неправильно, ты понятия не имеешь, что конкретно натворил, но влез в дело по-крупному, о да. И теперь кровь погибших отчасти и на твоих руках».

По идее, Дежарден не должен был об этом беспокоиться — он выполнял работу, а с такими последствиями разбиралось Отпущение грехов. К тому же не он ведь решал, кому умереть, а кому выжить, так? Ахилл получил задание, решил статистическую проблему. Поработал с цифровыми массивами. Все выполнил на высшем уровне, а теперь занимается другими делами.

«Мы всего лишь выполняли приказы, а кринам так жаль».

Вот только он не выполнял приказы, не совсем. И отпустить все просто так не смог. Ахилл держал Бетагемот где-то на периферии зрения, в маленьком, постоянно открытом окне на краю Контактов, которое больше походило на пиксельную язву, и в перерывах между другими заданиями изучал увеличенные снимки со спутников, байесовские контуры вероятности, данные о практиче­ски незаметных болезнях растений и о пожарах, открыто полыхающих по всему Западному побережью.

Которые уже двинулись на восток.

Бетагемот перемещался спорадически, финтил, исчезал, появлялся вновь в самых неожиданных местах. Одна крупная вспышка к югу от Мендосино угасла за ночь по естественным причинам. Небольшая цитадель расцвела около Саут-Бенда и отказалась исчезать даже после того, как призвали Лазеры Инквизиции. На северо-западе по какой-то таинственной причине начал гибнуть урожай; больше пятидесяти гектаров леса в парке Олимпик сожгли, якобы сдерживая заражение короедами. В тучной части штата Орегон неожиданно резко возросло число случаев истощения. Что-то новенькое истребляло людей вдоль побережья, и выявить его оказалось почти невозможно. На каждую жертву приходился некий новый симптом; неопределенная патология исчезала на фоне болезней с более четким характером. Незваного гостя почти никто не замечал.

А сигнатура Бетагемота уже появилась на материке: в полях и на заболоченных участках около Агассиса, Централии и Хоупа. Иногда он как будто следовал вдоль рек, но почему-то против течения. Иногда двигался про­тив ветра. А значит, существовал носитель. Может, даже не один. Это было единственным разумным объяснением.

Ахилл поделился этим открытием с Роуэн. Та не от­ветила. Уже знала, конечно. А Дежарден жил себе день за днем: торнадо тут, «красный прилив»[16]там, племенная резня где-нибудь еще — в общем, повсюду требовался его многообразный запас хитростей. Размышлять о прошлых свершениях времени не оставалось. Как и о том образе, что поднимался из глубин, мелькал между катастрофами. Неважно, неважно; они знают, что делают, эти люди, которые выпили твою кровь, изменили ее и превратили тебя в раба ради блага всего человечества. Они знают, что делают.

А люди повсюду одевались так, словно собирались работать в океанских глубинах, стояли в своих костюмах на автобусных остановках, сидели в наркобарах, как будто призрак Банко[17]клонировали тысячу раз. Они обменивались слепыми взглядами, смеялись, говорили обычную вопиющую чепуху. Их чересчур громкие, небрежные голоса пытались заглушить странные пугающие звуки, все настойчивее раздающиеся из подвала.