– Образование пространства есть верная защита от них, – сказала Ольга. – Но у нас не так уж велики запасы способного к аннигиляции вещества, многократных космических сражений мы не выдержим. Теперь о природе их невидимости. Разгадка, по-моему, и здесь в их умении создавать особые поля большой интенсивности – условно назовем их микрогравитационными. Я видела труп невидимки. Конструкция тела блестяще приспособлена к выполнению боевых функций. Сердце-гравитатор создает вокруг костей искривленное пространство. Луч света не пронзает – но огибает его, выходя точно на продолжение своего первоначального пути. Все, что находится внутри искривления – и сам невидимка, и его добыча, – естественно, невидимы для глаза и недоступны для обычных локаторов.

Я спросил ее:

– Не кажется ли тебе, Ольга, что средства связи у разрушителей совершеннее наших? По-моему, они отлично общаются друг с другом на сверхсветовых скоростях.

– Да, такая возможность имеется, – признала Ольга. – Но есть одно благоприятное для нас обстоятельство: так как гравитационные волны распространяются со скоростью света, то атаковать разрушители могут лишь в оптическом пространстве, чтоб не обогнать собственные свои удары. Иначе говоря, перед атакой мы их обязательно увидим.

Я заговорил с Ромеро. Мне показалось, что картины на стереоэкране произвели на него впечатление. Он хмурился, гневно сжимал набалдашник трости.

– Теперь вы видите, Павел, что мы не можем стоять в стороне? В таких случаях наши предки говорили, что преступления вопиют об отмщении…

Он высокомерно взглянул на меня.

– Мое ухо не слышит воплей – они слишком далеки от нашей Солнечной системы. И кто вопит? К прежним паукам и змеям вы добавляете кузнечиков! Неужели вы не соображаете, с каким мощным противником нас сталкиваете? Андре уже погиб – неизвестно для чего. Вам этого мало?

– Андре похищен, – сказал я. У меня сильно забилось сердце. Я боялся, что голос мой задрожит. – Я уверен: Андре жив.

Ромеро желчно продолжал:

– Наши великие предки сражались ради того, чтоб создать нам, своим потомкам, справедливое, обеспеченное бытие. Почему мы должны изменять их завету, оставляя заботу о людях, чтоб совать нос в чужие дела? Я понимаю, стоило бы потрудиться, если бы мы могли истребить все зло и несправедливость во Вселенной. Но это же невозможно! Мы не облетели и тысячной доли одной нашей маленькой Галактики – поручитесь ли вы, что в неисследованных звездных районах нет своего горя? Почему вы берете на себя роль всеобщего наставника и спасителя? Мы не боги, в самом деле, чтобы страдать всеми страданиями мира, печалиться всеми его печалями!..

Я слушал Ромеро и думал, как и он, о наших великих предках.

Да, правильно, они боролись, нередко погибали, чтоб создать на Земле безоблачную жизнь – для нас, для тех, кто придет после, не для себя. Разве они оправдали бы нас, привычно радующихся счастью, которое создали многие поколения, и свысока отворачивающихся от страданий подобных нам существ?

Да, конечно, всю несправедливость во Вселенной мне не вычерпать, я просто пока не знаю всей Вселенной. Но как спокойно пройти мимо подлости? Я в силах уничтожить ее – неужели я не воспользуюсь своей силой? Что это за рассуждение: вопли истребляемых доносятся издалека, я не хочу к ним прислушиваться! Не является ли само это утверждение одной из форм подлости? Примирились бы с таким эгоизмом наши предки, обрекавшие себя на боль и лишения, чтоб нам было легко? Почему мы должны быть хуже их? Я хочу быть лучше их, а не хуже, они боролись и ради того, чтоб я был лучше! Человечество всегда вели вперед великие, а не мелкие идеи. Время подвигов не прошло, нет, – сейчас подвиги так же свойственны человеку, как и пятьсот лет назад.

И еще одно: разве можно измерять справедливость в километрах? Если над кем-то измываются рядом со мной – это возмутительно, я должен вмешаться. А если в ста километрах от меня? В тысяче? В миллионе? В триллионе? Силовые поля на отдалении ослабляются – таков физический закон, но подлость, отдаляясь, не становится меньше, она не знает обратной пропорциональности к расстоянию. Близко или далеко причиняют боль беззащитным – мое сердце одинаково обливается кровью!

Ромеро с вызовом ждал ответа. Я молчал. Спорить с ним было бессмысленно. Тогда он сказал:

– Кстати, о несчастном нашем друге Андре. Вы всё повторяете, что он не погиб, а исчез. Думаю, никто не сомневается, что я бы с охотой отдал жизнь за его спасение. Но если уж с полной откровенностью, то и для нас, и для всего человечества, и даже для опекаемых вами полуразумных звездных животных было бы лучше, если бы Андре погиб.

– Вы отдаете себе отчет в своих словах, Павел?

– Полностью отдаю. Андре слишком много знает о достижениях человечества. Зато он не знает, что такое пытки – физические и нравственные. Если враги владеют техникой допроса, которую применяли в древних темницах… Вы меня понимаете?

И на это я не ответил. Я уже думал о судьбе, ожидавшей Андре, если он жив. Милый и гениальный, взбалмошный и добрый, он меньше любого из нас был способен вынести насилие и боль. «Эли! Эли!» – кричал он, исчезая. Почему он? Почему не я? Если бы мне предложили поменяться с ним судьбой, с каким облегчением и радостью я бы согласился!

По звездолету разнесся сигнал боевой тревоги, зазвучал властный голос Леонида:

– Все по местам! В оптике корабли противника. К бою!

14

– К бою! – гремело на корабле. – К бою!

По боевому расписанию мое место около больших дешифраторов МУМ. Я кинулся в обсервационный зал: отсюда с дешифраторами отличная связь. Рядом, кто отставая, кто обгоняя, бежали на свои места другие.

Шум продолжался еще минуты две, а потом глубокая тишина сковала звездолет, наполненная великим напряжением тишина!

Мы были готовы к бою.

К бою! Пятьсот лет человечество не знало истинного значения этого призыва. Он еще существовал в языке – как диковинный термин из словаря, как звук, как предание, как тема для ученого разговора о прошлом, за ним не стояло единственно важного – действий.

Люди моего поколения, пятнадцатого поколения мира на Земле, утратили воинственность. Мы рождались мирными и должны были умереть в вечном мире – так нам самим казалось. Сила уже не была аргументом. И мы искренне думали, что из нас полностью вытравлен боевой инстинкт. Но вот непредвиденные обстоятельства навязали нам бой, и в каждом из нас мгновенно проснулся воин. Собранные и грозные, мы молча ожидали нападения. Враг безрассудно атакует, его надо сурово покарать –