— Но книги почитывала.

— Мы живем не в ранневековье. У любого мужика в халупе есть хотя бы обрывок хроники, потому что это хороший тон. Чаше всего, конечно, листок вверх ногами висит, так как с грамотностью дела похуже. Впрочем, я не говорю, что она из крестьян… Не знаю, Петунка. Возможно, внебрачная дочь какого-нибудь владыки, возможно, законная — купца… По правде говоря, мне безразлично, кто она такая. То есть, конечно, хотелось бы знать. Но это ничего в наших отношениях не изменит. Даже если окажется, что ее родил дракон Вавелка.

Петунка кивнула, объяснение было принято. Он мог отвести глаза, заняться картиной.

— Надо было, чтобы я это увидел? Для этого ты меня сюда впустила? Потому что, догадываюсь, впускаешь не всех?

— Вообще никого не впускаю. Да, ты должен был взглянуть.

— Никого, за исключением Йежина? — уточнил он.

— Никто из моей семьи не имеет сюда доступа.

— Опасаешься за их глаза? — слегка улыбнулся он. — Не бойся. За посмотреть их не выкалывают. Просто надо соблюдать осторожность. Смотрящих обрабатывают батогами и в кандалы заковывают.

— Дебрен, я жена, мать и кость в горле здешнего епископа. У меня достаточно поводов это скрывать.

Они какое-то время рассматривали нагую худощавую блондиночку, которая бежала прямо на смотрящих, ветер трепал ее волосы, она покачивала не слишком большой, но и не такой уж маленькой грудью. Вернее, даже не бежала — а мчалась: художник прекрасно воспроизвел бьющий в ее прищуренные глаза ветер. Дебрен подумал, что мастер перестарался. Ветер — и это было изображено на недалеком фоне, — ломающий ветки и срывающий гонт с крыши трактира, подхватил бы такую замухрышку и унес бы за ту ложбину в самом углу, по которой протекала река. Если это была ложбина, а не глубокое ущелье. Впрочем, чем бы это ни было, обрывистые берега стягивал знакомый магуну мост. Слово «стягивал» не вполне соответствовало истине, потому что изображенный на картине мост был переломлен посередине.

Любопытно. Любопытным был также цвет волос девушки. Совершенно белый с небольшой розовинкой. Дебрен объехал и обошел по воде почти весь Виплан, но с таким оттенком волос еще не встречался.

— За что тебя не любит епископ?

— За то, что я ведьма. Официально. А по правде — за то, что из-за нашего проклятия ему приходится возить десятину из Золотого Откоса через Грабогорку по королевскому тракту. И единственному в стране епископу приходится платить бурмистру мыт за проезд через заставу.

— Епископу? Мыт?

— Именно. Понимаешь, Претокар крепко взъелся на Ледошку и золота не жалел, лишь бы отомстить, но прежде чем дорогу, то есть королевский тракт, через горы провел, грабогоркскому кошельку здорово досталось. Понимаешь, старая дорога закрыта, новой еще нет, а город издавна за счет транзита живет. Ну и когда бельничане войну начали, Грабогорка объявила временную автономию и пригрозила, что откроет Яровиду ворота. А Грабогорка — стратегический пункт, и кто им владеет, у того в руках все Заграбогорье. Ну и копи на Золотом Откосе.

— Ага. И королевич отступил?

— Наш национальный герой? Прославляемый в песнях патриот? Не шути. Он тут же послал карательную экспедицию, чтобы сразу двух зайцев убить: во-первых, каратели всех до одного горожан перебили — мужчин, конечно, — а во-вторых, при штурме полегло множество самих карателей, которым платить нечем было. — Она вздохнула. — Ну а те наемники-каратели, которые не полегли, встали гарнизоном в городе и до тех пор стояли, дожидаясь разрешения проблемы выплаты жалованья, что дождались разрешения от бремени женской половины, выжившей девять месяцев назад при штурме города. Ты только представь: за одну неделю население выросло почти на четверть. Акушерки и повивальные бабки с ног валились от усталости. А гарнизонщики, как всегда бывает со свежеиспеченными отцами, так сдурели, что почувствовали себя обязанными прокормить ораву обретенных младенцев и направили Претокару петицию с требованием назначить городу какой-нибудь новый источник доходов, пригрозив, что, если-де не выполнит их требований, то гарнизон из города уйдет и тем самым снова откроет для торговли старую дорогу. Ради блага новорожденных, разумеется.

— Ага. Но королевич не поддался и направил новую карательную экспедицию?

— Не шути, Дебрен. Национальный герой — не значит, что обязательно кретин. На разъяренных-то людей, не получавших платы? Укрепившихся в горах? Профессионалов? Ему пришлось бы впятеро больше наемников посылать, а за какие шиши? Ты когда-нибудь слышал о короле, страдающем избытком свободных денег? Обычно с этим не бывает проблем, потому что кнехты соглашаются отложить расчеты до первых трофеев, но здесь, во-первых, трофеев могло не быть, потому что Грабогорку недавно обчистили, а во-вторых, само название звучало малопривлекательно и ассоциировалось с невыплатой жалованья кнехтам. А на волонтеров и господ из народного ополчения королевич рассчитывать не мог, потому что кто по доброй воле пойдет против новорожденных? Короче говоря, пришлось Претокару уступить. Он позволил городу брать мыт со всего, что по новой дороге движется, а поскольку голова у него была забита другими проблемами, постольку он забыл в привилегии вписать, что к Церкви это не относится. Только одно выторговал: Грабогорка обязалась удерживать королевский тракт.

— А что Церковь? Ушки положила?

— Церковь, а конкретно оломуцкий епископ, под которым все Грабогоры лежат, пригрозила анафемой. Но, как говорится, обоз уже ушел. Ни Претокар, ни грабогорцы не стали хорохориться. Нет. Не забывай, что все происходило в ранневековье, когда Отец Отцов мог позволить себе кесаря за бороду таскать и трое суток держать перед воротами на коленях.

— Но тогда каким чудом?..

— Проклятие, Дебрен. Когда город взял на себя присмотр за дорогой, то церковное проклятие пришло в столкновение с городскими доходами. Дескать, если кто-нибудь их, доходы, значит, крепко урежет, то оставшиеся без мужей матери-одиночки, отягощенные потомством, не смогут одни управиться, и королевский тракт придет в запустение. Появятся выбоины, завалы на дорогах, начнутся постоянные разбойные нападения. Короче говоря, приличный випланский тракт превратится в типичную лелонскую дорогу.

— И епископ дал себя уговорить, — догадался Дебрен.

— Епископ на петицию ответил, что самое большее, что он может сделать, это по милости своей предоставить им скидки на крестины, да и то неохотно, поскольку дошли до него слухи, якобы в последнее время опасно расплодились незаконнорожденные. Такая вот была шуточка. Но тут нашла коса на камень… То есть на Доморца.

— Грифона Доморца или на Доморца из Доморья?

— Грифона. Хотя как раз из той лесистой и озерной местности был родом наш предыдущий преследователь. Как известно, Доморье славится грифонами. Поэтому тамошние владыки их охотно рассылают на дружественные дворы. В основном в форме чучел и шкур, но порой и в натуре. Нашего Доморца Претокар получил в виде яйца. Вроде бы в качестве гарбуза[10]от тамошней княжны, которую спрашивал о возможности замужества. Что княжна хотела этим сказать, догадаться нетрудно. Спустя месяц девушка, сосланная отцом в деревню, во время родов померла.