Кадзэ присел на край платформы. Разулся. Кувшин глиняный, до краев наполненный саке, рядом с собой поставил. Аой раздула огонь в очаге, подбросила угля и заторопилась к гостю — кувшин забрать. Опытными, привычными движениями сняла намотанную на горлышко тряпку, вынула деревянную пробку, перелила изрядную часть крепкого сладкого напитка в пузатую флягу. Флягу опустила в металлический чайник с водой, уже подвешенный над очагом. Посмотрела Кадзэ прямо в глаза. Снова сверкнула дерзкой улыбкой. Вынула из ниши в стене еще две фляги, наполнила и тоже сунула в чайник.

На маленьком блюде Аой раскладывала закуску — разнообразные соленья.

— Через минуту саке уже согреется, соблаговолите обождать, — сказала она и положила на пол перед самураем высокую подушку — дзабутон. — Прошу вас, господин, садитесь, располагайтесь поудобнее!

Ого, а деревенская веселая девица ведет дело с прямо-таки городским шиком! Кадзэ, поддерживая игру, на коленях подполз к подушке и сел в довольно церемонной позе. Аой пристроилась сбоку, поставила перед гостем блюдо с закусками.

— Ах, — начала она застольную беседу, — ваш приход для меня такая, право, неожиданность! Но в деревне я вас видела. Трудно не заметить такого красивого и мужественного воина, как вы, господин самурай!

Кадзэ счел за лучшее промолчать. Аой, как бы случайно, склонилась к нему — чуть ниже, чем следовало бы. На мгновение мелькнула в низком запахе яркого кимоно округлость ее груди — разумеется, тоже якобы по чистой случайности[21].

— Не передать, господин, как я надеялась, что однажды вы соизволите меня навестить, — заговорила Аой негромко и жарко, возбуждающим полушепотом, и белой ручкой накрыла руку Кадзэ. — Вы столь привлекательны, столь бесстрашны, столь благородны… Вся деревня только и говорит о том, как вы спасли жизнь бедному угольщику!

Ее вздох заставил всколыхнуться пышную грудь.

— Уверена, нет на свете девушки, которая не влюбилась бы в вас с первого взгляда! Красивый, добрый и наверняка неутомимый в любви, да к тому же и щедрый…

Маленькая ручка поглаживала руку Кадзэ уже весьма недвусмысленно.

— Нет! — резко бросил Кадзэ, отдергивая руку. — Я не красив и не благороден. И слишком беден, чтоб позволить себе быть щедрым с женщинами. А насчет неутомимости в любви — прости, сестрица, не сегодня. Нынче я слишком устал и просто хочу напиться вусмерть, да притом — в приятной компании.

Улыбка мигом слетела с набеленного, нарумяненного личика Аой, глаза стали холодными и злыми. Понимая, что действовать необходимо быстро, Кадзэ тотчас вынул из рукава и положил перед ней небольшой сверток. Коснувшись деревянного пола, сверточек издал приятный звон — ударились друг о дружку туго обернутые в бумагу монеты.

— Разумеется, я не настолько глуп, чтоб верить, что столь милым обществом можно наслаждаться бесплатно.

Аой снова расцвела улыбкой — на сей раз дружелюбно-гостеприимной.

— Ах, право, к чему ввергать себя в напрасные расходы, — заторопилась она, одновременно подхватывая сверток и незаметно засовывая его себе в рукав. — Выпить с благородным господином самураем для меня — честь и удовольствие!

— Слов не нахожу, чтоб выразить свою благодарность, — в тон веселой девице ответствовал Кадзэ, немало позабавленный, — не хотелось бы сегодня заливать свои печали вином в одиночестве.

Аой обернулась к чайнику, потрогала одну из фляжек, проверяя, достаточно ли согрелось саке.

— Ну, не так, чтоб очень уж теплое, — усмехнулась она, покосившись на гостя через плечо, — но когда-то же надо начинать!

Флягу, вынутую из воды, она отерла, поставила вместе с двумя крошечными чашечками на лакированный деревянный поднос и опустила перед Кадзэ на пол.

Наполнила обе чашечки до краев, взяла одну обеими руками и с легким, довольно изящным поклоном протянула Кадзэ со словами:

— Прошу вас, угощайтесь!

Кадзэ взял чашечку. Проглотил залпом крепкое рисовое вино.

— О, — выдохнул он блаженно, облизывая губы, — до чего ж славно…

Перед тем как поднять собственную чашечку, Аой налила гостю еще. Саке она опрокинула в рот по-мужски лихо, сразу видно — привычна была.

— Вкусно, однако. Первоклассное саке, — заметила она одобрительно и, подхватив флягу, плеснула в свою чашечку еще. — А теперь, господин, не изволите ли побеседовать? Уж коли по-другому я нынче развлечь вас не могу, так, может, хоть поведаете мне, какие печали вашу душу отягощают?

Крутя в пальцах свою чашечку, Кадзэ задумчиво разглядывал веселую девицу.

— Совершенно ужасная история, — пробормотал он как бы про себя, протянул чашку Аой и кивнул — наливай, дескать.

— О чем вы, господин? Что за ужасная история? — заинтересовалась Аой. Подняла флягу, легонько встряхнула, проверяя, достаточно ли в ней еще саке, и снова наполнила чашечку самурая.

— Ужасно все, что здесь у вас происходит.

— Да что у нас такого происходит-то?

Аой навострила ушки: вот сейчас господин воин, верно, о разбойниках речь поведет, о том, как они убить его пытались. Она про засаду неудавшуюся уж все знала — вольные молодцы от подружки не особо таились. Но про бандитов Кадзэ даже не упомянул. Наклонился к ней поближе и прошептал, хрипло и страшно:

— Призраки!

Аой, выуживавшая из чайника с горячей водой вторую фляжку, от неожиданности даже из рук ее выпустила. Переспросила изумленно:

— Призраки?

— Да. — Кадзэ покачал сокрушенно годовой. — Призраки. Куда бы ни шел я, где бы ни странствовал, они — тут как тут, и их много. В вашей же провинции, вижу я, дела и вовсе обстоят хуже некуда.

— О чем вы толкуете, благородный господин самурай, никак не пойму!

— Направляясь в здешние места, я остановился ненадолго в деревне, откуда каппа недавно похитил ребенка. Знаешь, кто таков каппа[22], сестрица?

Глаза Аой испуганно расширились. Она замотала головкой — нет, мол, не знаю.

— Каппа — страшное, отвратительное чудовище, тощее и бледное. А морда у него — получеловеческая, полурыбья. Живут каппы либо под водой, либо близ воды, а чаще всего — в омутах тихих, озерах глубоких да под мостами, через реки перекинутыми. А на голове у каждого каппы, прямо на темени, — чашечка. И сделана чашечка эта не из глины, а из плоти.