— Я не организовывал, — угрюмо проговорил Муса.

— Так вот я же об этом и говорю, — чувствуя, что лед тронулся, поддержал Гуров. — Давай разберемся, кто и чем здесь занимался. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Взрывчатку заложил Белавин?

— Да, он. И придумал все он. И начальнику своему мозги замутил. Мол, давай над этим молокососом еще одну шутку сыграем. Я, дескать, слабенькую заложу, он полезет проверять, она и рванет. А ты, мол, потом на некомпетентность спишешь, скажешь, что пацан этот все сам испортил.

— Поэтому Курбанский в момент взрыва в кабине находился? Чтобы самолично засвидетельствовать «некомпетентность»?

— Поэтому.

— А он не боялся? Знал, что будет взрыв, и все равно пошел на эту аферу, сидел себе преспокойно в кабине, дожидаясь, пока у него под самым носом бомба взорвется? Как‑то немного странно получается.

— Нет, он не боялся. Коля всегда очень точно рассчитывал. Он в этом деле вообще ас. До миллиметра может определить безопасное расстояние от бомбы. Работал просто ювелирно. Даже я удивлялся. Он и для командира несколько раз такие штучки устраивал. Да и на построении тоже. Это у них самая любимая забава была, над курсантиками прикалываться. Засунет Коля где‑нибудь поблизости «секретик» и в самый неожиданный момент на кнопочку‑то и нажмет. Эти молокососы, бывало, аж подскочат, бедные. Но членовредительства никогда не бывало. А если никто не пострадал, значит, никто и не виновен.

— Но один раз он, кажется, не угадал?

— Да, в тот раз не угадал.

— Но ведь и с вертолетом этим тоже. Похоже, не такая уж там слабенькая была, если два взрослых мужика в отключке оказались.

— Само собой. Ему это и нужно было. Если бы они не вырубились, как бы тогда можно было все дело провернуть?

— То есть ты хочешь сказать, что если бы Максим после взрыва был в сознании, навряд ли он согласился бы оставить на ноже свои отпечатки? — с иронической усмешкой спросил Лев.

— Да. Навряд ли согласился бы.

— Значит, пообещав, что заложит «слабенькую», Коля ввел любимого начальника в заблуждение? В действительности взрыв намеренно готовился более сильный?

— Да.

— Чем же ему так не угодил Курбанский? Вроде были друзья неразлейвода. И вдруг такой поворот. Что такого могло произойти, что отношения так круто переменились?

— Этого я не знаю.

— Неужели он совсем ничего не объяснял? Просто сказал, что вот такого‑то очень хочется отправить на тот свет, и ты с готовностью согласился помогать?

— Подробно не объяснял. Говорил, что Курбанский с ним поступил как‑то нехорошо, а что и почему, этого я не знаю.

— Откуда взялся нож?

— Я принес. Коля сам не хотел «светиться», сказал, что мне сподручнее будет. Я ведь все время хожу по территории, прибираюсь. Вот он и сказал, что даже если меня и увидят там поблизости, все равно не заподозрят. Где Курбанский, и где я. Пока они там, в вертолете, с Китаевым разговаривали, я за силовой установкой сидел. Прятался. Она там совсем рядом с этим «Ми‑8» всегда стоит. Удобно. Потом взрыв услышал, выглянул, смотрю — они уже готовы. Оба. Пульс пощупал — живые. Я нож достал, руку молокососа этого на рукоятке сжал. А потом…

— Вонзил Курбанскому в горло? — договорил Гуров, видя, что Муса не решается закончить фразу.

— Да.

— Какие были мотивы у Белавина, ты, как я понял, не знаешь. Но какие были у тебя? Убийство — серьезная статья. И по факту выходит, что совершил его ты, а не Белавин. Ради чего эти жертвы? Чем он купил тебя, что ты не остановился даже перед преступлением?

— Он меня шантажировал, — после небольшой паузы медленно произнес Муса.

— Вот даже как? И чем же, если не секрет?

— Одним старым делом.

— Что за дело?

— Неважно.

Помня, какую характеристику дал бывшему спецназовцу Крячко, изучивший его личное дело, Гуров предположил, что речь может идти еще о каком‑нибудь «убийстве по неосторожности», которое, поддавшись власти эмоций, совершил Муса. Вполне могло случиться так, что Белавин что‑то узнал об этом или нечаянно стал свидетелем, и это дало ему возможность использовать Джункаева в своих целях. Угрожая, что раскроет «секрет», он мог заставлять его выполнять свои указания.

«Похоже, неслабый там секрет, если, опасаясь его раскрытия, Муса готов даже на убийство, — размышлял полковник. — Интересно было бы узнать, что это за «скелет в шкафу».

Но, как он ни старался, на все вопросы об «одном старом деле» Джункаев отделывался лишь дежурными фразами.

Понимая, что Мусе не с руки добавлять к списку своих подвигов, и без того достаточно внушительному, еще один «интересный» пункт, Лев не стал настаивать. В конце концов, он здесь для того, чтобы разобраться в череде загадочных смертей, произошедших в авиачасти, а не для того, чтобы копаться в биографии одного отдельно взятого отморозка.

— Почему из изолятора сбежал? — спросил он. — Чего тебе не сиделось?

— Подумал, что дело раскрыли. Увидел, что молокососа отпускают, и решил, что Коля меня заложил.

— А потом собрался этого же «молокососа» и использовать?

— А что тут такого? Он будет прохлаждаться, а мне до конца дней на нарах сидеть?

— И еще раз попробовал отыграть историю с отпечатками…

— А что тут такого? Способ проверенный.

— Что за парни обрабатывали Максима?

— Просто парни.

— Да? И имен‑фамилий их ты, конечно, не знаешь?

— Конечно, нет.

«Надо будет сказать Сырникову, чтобы обратил внимание на этот пункт, — подумал Гуров. — Мне с этими отморозками ковыряться некогда, а ему как следователю, ведущему дело, даже полагается все эти подробности выяснить. Если опять не прошляпит, конечно».

— Значит, говоришь, с отпечатками — способ проверенный. Но и с флэшкой, похоже, тоже? Что вы там такое подсунули Иванникову? Мужик так расстроился, что и жить не захотел.

Узкие глаза азиата на мгновение расширились, и в них мелькнуло неподдельное изумление. Похоже, Джункаев не предполагал, что подобная информация тоже могла всплыть на поверхность.

— Ничего особенного мы не подсовывали, — медленно, подбирая слова, проговорил он. — Просто напоили его, да и повеселились немного. Он же первый доволен был. И вообще в этом деле я ни при чем, это Колина затея. Его Курбанский попросил компромат какой‑нибудь на нового командира соорудить. Видимо, не нравилось ему, что на его месте другой теперь сидит. Вот Коля и придумал. Таблетки какие‑то нашел, для кайфа, а я только девочек привел…

Слушая этот бесхитростный рассказ, Гуров начинал понимать, что именно «довело до ручки» Иванникова. Если верить рассказу его супруги, он в тот день напился как следует чуть ли не первый раз в жизни. При таком раскладе неудивительно, что кадры с устроенной Колей оргии могли на него подействовать фатально. И потом, ведь неизвестно, что они там наснимали. Может быть, просто зафиксировали все как есть, а может, и «подредактировали», в сторону усиления, так сказать. Бедный Иванников, увидев себя главным героем в подобном действе, вполне мог потерять контроль, даже если и не был склонен действовать под влиянием порыва.