- Маменька часто говорила мне: ангел мой!

- Поплачь, поплачь, - покивала Григорьева. - Как тут не заплачешь, коли сиротой осталась. Но с другой стороны, о маменьке можно не печалиться: сказывают, княгине легкую смерть бог отпустил.

- Во сне скончалась, - вздохнула Соня.

- Все там будем. Потому наше дело - жить сколько отпущено, да покойных не забывать, желая им всякий раз царствие небесное и молясь о них перед богом.

Она говорила всякие необязательные вещи, пока её служанка устанавливала на столе самовар, чашки и вазочки со всевозможными вареньями и прочими домашними сладостями.

- Люди знают, что я сладкое люблю, вот и несут, кто что может, - для чего-то объяснила Соне Григорьева.

Дождавшись, пока они остались одни, хозяйка отхлебнула в очередной раз из чашки ароматный чай и цепко взглянула на Софью.

- Теперь, пожалуй, можно и к делу приступить. Что за нужда у дочери моей милой, ныне покойной приятельницы?

Аделаида Феликсовна говорила безо всякого кокетства, хотя Соня мимоходом подумала, что её маменька вряд ли считала приятельницей мадам Григорьеву. Но сейчас княжне было не до тонкостей, потому что эта женщина была её единственной надеждой.

- Мне нужно уехать, во Францию, - с ходу выпалила она. - И потому выправить, что там положено, паспорт, подорожную - все необходимые документы... На меня и Агриппину.

- Неужели брат твой не может этого сделать? - вроде удивилась Григорьева. - У него такая теща, к самой императрице приближена, а значит, и связи - не чета нашим!

- Я бы хотела, Аделаида Феликсовна, уехать тайком от брата, потому что он никогда меня в эту поездку не отпустит.

- Понятное дело, - усмехнулась та, ничуть не удивившись Сониному откровению, - ежели у него для тебя уже и жених заготовлен. А ему и княжеское слово дадено...

- Жених? - изумилась Соня. - А я думала, Николай просто так, строгость на себя напускает... И вы знаете, кто это?

- Знаю, отчего не знать. Думаю, для многих петербуржцев это уже не тайна, не все же затворниками живут, как княжна Астахова.

- И вы можете мне сказать, кто он? - робко спросила Соня, опасаясь, что Григорьева не станет с нею об этом откровенничать. Ежели все её знания стоят таких денег...

- Скажу. Генерал-аншеф Старовойтов. Дворянин. Вдовец. Денег - куры не клюют. Отчего же ему, старому сморчку, каковой привык себе ни в чем не отказывать, не захотеть жениться на этакой ягодке... Что ему мнение света, с его-то деньгами?!

- Мнение света? Вы хотите сказать, Аделаида Феликсовна, что это самое мнение настроено ко мне враждебно?

- Еще как враждебно, моя душечка! Покойного Дмитрия Алексеевича многие жаловали: шутник, балагур, легкий человек. Злословят, что в тихом болоте черти водятся. Мол, Астахова сиднем сидела, тихоню из себя строила, а теперь, по её вине, каковая выражалась в неумеренном кокетстве и сталкивании лбами ухажеров, один молодой человек в могиле, а другой изгнанник из собственного отчества. Говорят, императрицу это событие разгневало. Ежели бы не Екатерина Ивановна Шарогородская, пожалуй, могли бы тебя, ангел мой, насильно в монастырь сослать. К зятю она благоволит, вот за тебя и заступилась...

Только тут Соня осознала, как отозвалось в петербургском обществе происшествие с нею, а она-то думала, что это лишь достояние их семьи.

- Понятное дело, и семья графа Воронцова наказания виновных требовала, - услышала она голос Григорьевой, едва приходя в себя.

Выходит, не так уж не прав был князь Астахов, стараясь найти сестре жениха и тем самым погасить пламя страстей, бушующее в среде петербургского бомонда. Ведь страсти эти могли навек погубить репутацию самой благопристойной девицы, так что ей и вправду оставалась одна дорога - идти в монастырь!

- Значит.., - голос Сони дрогнул, - вы думаете, маменька об этом знала?

- Как не знать, ежели Шарогородская к ней сразу после дуэли ездила. Тогда ещё и ты не нашлась. То есть, кое-кто думал, что княжна Астахова отсиживается где-то, ждет, пока шум утихнет. В причине дуэли девицу обычно не винят, а тут будто постарался кто, у всех на слуху имя Софьи Астаховой было...

Соня побледнела, почувствовав, что ещё немного, и она упадет в обморок. Ведь не прямо в лоб обвиняя, но все же Григорьева дала понять, что в смерти княгини Астаховой есть вина и её дочери.

- Марфуша! - услышала она обеспокоенный голос мадам Григорьевой, и вскоре к её лицу поднесли флакон с нюхательной солью.

Над уже лежащей на кушетке Соней склонилось обеспокоенное лицо Аделаиды Феликсовны.

- Деточка, так ты ничего об этом не знала? А я-то, старая курица, раскудахталась. Думала, ты от позора бежишь... Говоришь, во Францию уехать намерилась? Уж не к Луизе ли, гувернантке своей.

- К ней. А как вы догадались?

- Особого ума на это не требуется. Гувернантка у тебя француженка, вон до сих пор вы с нею переписываетесь. К тому же, ещё дед твой Еремей все к французам тянулся. Дружок у него был, помнится, в городе с названием... Дежансон!

Соня от неожиданности вздрогнула. Неужели от этой женщины нельзя ничего скрыть? Между тем, Григорьева улыбнулась впечатлению, которое произвела на свою посетительницу, и скромно заметила:

- У каждого из нас свои секреты, не правда ли, дорогая?.. Как, пришла в себя или ещё полежишь?

- Нет, со мною уже все в порядке, - проговорила сконфуженная Соня, опять садясь к столу. - Извините меня.

- Ничего, это со всеми бывает, - проговорила Григорьева, протягивая ей чашку со свеженалитым чаем. И продолжила беседу с Соней, будто ничего не случилось. - Во Францию, говоришь, поехать собралась. А ты хоть понимаешь, дитя мое, как дорого стоит подобная услуга? Найдутся ли у тебя такие деньги?

Деловой тон женщины привел в себя Соню куда быстрее, нежели её участие.

- Найдутся, - кивнула княжна. - Правда, деньги из того, что у меня есть, ещё нужно получить. Обменять. Продать. В общем, деньги мои пока заключены вот в этом золоте.

Она выложила на стол из сумочки золотой слиток, который звякнул, задев её блюдце.

Григорьева протянула руку и взяла слиток. Подбросила его слегка уже привычным для Сони жестом и сказала:

- Шесть фунтов.

- Точно.

Соня уже ничему не удивлялась.

- Я дам тебе за него полторы тысячи рублей.

Княжна ожидала получить чуть ли не вдвое больше, но она не промолвила ни слова, а только согласно кивнула. Григорьева все же уловила тень разочарования в её глазах и сочла нужным пояснить:

- Слишком большие расходы предстоят. К тому же, не знаю, известно ли тебе, но у меня принцип: дружба дружбой, а денежки врозь. А тебе, при разумных тратах, хватит и на обратный путь, и на месяц-другой проживания во Франции. Или сколько времени ты намерена там быть?