Ирина засмеялась и оставила своих заседателей в покое.

Когда по городу распространился слух, что именно она судит Соломатина, ей стали звонить даже те знакомые, которые годами о ней не вспоминали. Школьным подружкам, университетским приятелям и коллегам с прежней работы вдруг страшно захотелось узнать, как она вообще и что происходит в ее жизни, но очень быстро разговор съезжал на процесс кинорежиссера. Приятели думали разное, но в основном примыкали к одному из двух лагерей. Первые возмущались произволом властей, настойчиво, если не сказать навязчиво, советовали Ирине оправдать великого Соломатина, чтобы в чистоте и непорочности сохранить для истории собственное имя, а вторые, коих было большинство, считали, что «все они там повязаны, ну а что? От государства не убудет, ведь если посчитать, сколько оно денег отжимает у граждан вообще и у деятелей искусств в частности, то съемочная группа даже свое не вернула».

Отчасти Ирина была с этим последним тезисом согласна. У нее самой была очень приличная зарплата, а Кирилл получал по средним меркам просто космические деньги, так что приобретение абсолютно ненужной и дорогой швейной машинки совершенно не отразилось на их бюджете. А вот Гортензии Андреевне пришлось бы копить на немецкий шедевр годами, и то она не смогла бы его купить просто так, потому что машинки «Веритас» продавались только инвалидам Великой Отечественной войны, а старушка была всего лишь участником. Много чего не может позволить себе учительница с полувековым стажем, но никогда не жалуется, наоборот, не устает повторять, что, пережив такую страшную войну, мы сегодня живем настолько хорошо, насколько возможно, и нормальные взрослые люди должны это понимать, если они не нытики и не маменькины сынки. Великая Победа, давшаяся огромным напряжением сил всего советского народа, стоившая больше двадцати миллионов жизней, едва не оказалась уничтоженной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки, и стране, не переведя духу, пришлось бросить все силы на разработку собственного ядерного оружия, иначе нас поставили бы на колени, несмотря на победу над фашизмом. В таких условиях мечтать о коврах и хрусталях и ныть, что тебе чего-то не додали – позор и трусость.

Так-то оно так, и, конечно, возможность максимально реализовать свой трудовой и творческий потенциал на благо человечества, – это лучшее, что только может дать тебе родина, но есть маленькие нюансы, ложка дегтя в бочке меда.

Можно воспитать в себе чувство ответственности и внутренней свободы, поставить духовные ценности выше материальных, и честь и хвала людям, которым это удалось. Ирине тоже хотелось бы стать такой, как Гортензия Андреевна, засыпать и просыпаться с чувством исполненного долга и не волноваться больше ни о чем. Например, очень хорошо было бы не завидовать подруге Аллочке, которой муж купил на чеки роскошную норковую шубку, такую мягкую и пушистую, что не хочется выпускать ее из рук. Страшно приятно было бы гордо вышагивать в тяжелом пальто гробового кроя фабрики «Большевичка» и о норочке даже не думать. Но нет, хочется шубку, и финские сапоги, и новую веранду на дачу, и о собственном автомобиле мечтается. Слабые крылья пока у ее души, не может взлететь на ту высоту, где парит Гортензия Андреевна.

Человек есть человек, и, как бы ни хотел он свободно трудиться, все равно заметит, что отношения в обществе барско-холопские. Ты начальник – я дурак, и наоборот. Впрочем, это не так страшно, если у тебя есть чувство собственного достоинства и ты хороший специалист, то ни один начальник тебя не унизит. Не повысит, да, но и не унизит. Будешь пользоваться всеобщим уважением и пойдешь на пенсию с той же должности, на которую когда-то пришел.

Ты можешь хоть до посинения освобождать свой дух и развиваться морально, но материальное твое благосостояние зависит не от твоего труда, а от милостей начальства.

Гортензия Андреевна права, «холодная война», то-се, надо терпеть. Хорошо, будем терпеть, что половина зарплаты уходит на вооружение и поддержку стран третьего мира, чтобы они шли по пути социалистического развития, и искренне порадуемся за них, если они с нашей помощью достигнут в этом деле успеха. Но снова есть нюанс. Она судья, так что ее вклад в мировую экономику трудно выразить в денежном эквиваленте, но вот Кирилл, например, получает пятьсот рублей. Огромная сумма, но фактически зарабатывает он намного больше, как минимум в три раза. Итак, пятьсот на руки, тринадцать процентов налоги, еще пятьсот уходит дружественным державам и на вооружение, но остается еще около трехсот рублей, которые идут на строительство бесплатных квартир, детские сады, школы, бассейны и прочее. Но несмотря на то, что он честно вносит свой вклад в социальную сферу, квартиру получит не он, а Мариванна, производительность труда которой равна нулю, зато она дружит с председательницей месткома. И в садик с уроками английского пойдут не их с Кириллом дети, а дочка секретаря парторганизации завода или внучка личного водителя директора.

Причем Кирилл недополучает примерно две трети того, что заработал, а если взять деятелей культуры, там совсем другая ситуация. При абсолютно честной бухгалтерии им в карман падает процентов пять от реальной выручки, а то и меньше, поэтому ничего удивительного, что они злы на советскую власть и при первом же удобном случае готовы ее объегорить.

Если быть откровенной, то подсудимые не вызывают у нее возмущения и тем более гнева. Так, легкое презрение пополам с восхищением, ай, молодцы, придумали такую аферу, сумели заработать так, что никто при этом не пострадал. Правда ведь, абсолютно никто! В торговле и на производстве идет реальный обман потребителя, взять, например, громкое дело меховщиков, когда один ушлый товарищ придумал технологию, позволяющую растянуть шкурку так, что вместо двух шапок из того же количества материала выходило три. Естественно, нигде он эту прекрасную методику патентовать не стал, а по-тихому внедрил ее на своей меховой фабрике, и преступная группа здорово заработала на неучтенке. Одна беда – сшитые по новой технологии шапки через пару месяцев скукоживались и носить их больше было нельзя. Но это шапка, предмет материальный, а фильм – произведение искусства, с граждан все равно возьмут по тридцать копеек за взрослый билет и по десять за детский, независимо от того, что запечатлено на пленке. Если подумать, то фильм окупил затраты даже с учетом ворованных денег и принес прибыль, где тут хищение? Почему тогда не судят киношников, которые на государственные деньги снимают фильмы такого низкого качества, что их не пускают в прокат? Или, наоборот, цензоров, которые из страха перед начальством, зависти или мести кладут на полку отличные картины, способные принести большую прибыль? А также душат потенциально коммерчески успешных творцов в других сферах искусства? Ирина вздохнула, потому что одним из этих творцов являлся ее собственный муж. Ах, пожалуй, не станет она возиться и переквалифицировать статью Соломатина на недонесение, оправдает его, и все, а остальным даст минимум. Делиеву даже из симпатии к Вере Ивановне определит ниже нижнего.

Все-таки хорошо, что ей поручили это дело, теперь она перестанет бояться хозяйственных процессов как огня, а со временем наберется опыта, поднатореет в финансовой документации и станет признанным авторитетом в этой области. Все-таки расхитителей не так тяжело судить, как убийц, соприкасаешься больше с жадностью, чем с настоящим человеческим горем.