– Аля, – он качает головой и кивает на кресло, рядом с диваном. Я понимаю его просьбу, присаживаюсь. – Я Глебу не лучший друг, но за те дни, что мы общались, понял, что человек он хороший. Решительный, честный, принципиальный, дурью не увлекается, что для меня, по правде, важнее всего. Я таких, как брат твой и Дима этот, пачками в машину запихивал. А Глеб он… другой. Он попросил за тобой присмотреть, безопасность тебе обеспечить. Ты этого мужика боялась. Я не мог тебя не защитить, поэтому благодарности откладывай.

– Я просто… ух… даже не знаю, что сказать. Отблагодарить тебя просто хочется, а как – не знаю. Ты все это сказал, а я все равно понимаю, что так как ты, поступил бы не каждый.

– Ужин приготовь, раз поблагодарить хочешь. Мы с Дашей зайдем. Завтра, или послезавтра. Наберешь, в общем. Это если хочешь, я не заставляю.

– Конечно! Завтра давайте. В семь, я вас буду ждать, раз уж мне все равно выходить не стоит.

Щелкает входная дверь, мы оба встаем. Семен с полными пакетами проходит в гостиную, смотрит недовольно.

– Это продукты на первое время. Все, что еще потребуется – заказывай через доставку. Желательно бесконтактную. Карта вот, – Мирон забирает у Семена банковскую карту и дает ее мне.

Я поначалу смотрю на нее подозрительно и брать не хочу. Кое-какие деньги у меня есть, мне их хватит.

– Бери, давай, это Глеб вместе с ключами передал, так что… я все равно ее здесь оставлю.

Выбора мне не предоставляют. Я беру карту и иду проводить парней. Они быстро обуваются, прощаются и выходят за дверь. Я же быстро поворачиваю ключи в замках. Мирон не соврал, правда, Глеб не замки сменил, а дверь. В прошлый раз она у него другой была, а сейчас такая массивная, с тремя замками сразу, и с защелкой изнутри. Позаботился о безопасности.

Я возвращаюсь в гостиную, затем иду на кухню разбирать пакеты с продуктами. Семен, кажется, весь магазин скупил. Я столько за неделю не съем, а они принесли на пару дней, сами так сказали. Хорошо, что завтра Даша с Мироном придут, помогут мне с продуктами, чтобы не пришлось их выбрасывать через несколько дней.

Разложив продукты, выбрасываю пакеты и слышу звонок своего мобильного. Достаю его с тревогой, которая усиливается, когда вижу номер мамы на дисплее. Решаю не брать, но мобильный оживает снова и я понимаю, что мама не оставит меня в покое.

– Да, мама.

– Вы совсем там с ума посходили? – ворчит она. – Мне Володя только что позвонил, рассказал все. И как твой этот громила его избил, и как связал. Это что за город у вас такой там? Одни бандиты, видно, живут!

– Мама, – я вздыхаю. – Я сказала, что не поеду. Володя сам драку завязал. Насильно меня тащить никто бы не позволил, а сама я бы не согласилась.

– Вот почему ты у меня дурочка такая? – вздыхает мама. – Я тебе что сказала – поехать в деревню. Мы тут за тобой присмотрели бы, это отличное решение, а ты… еще и ни в чем невиновного человека избили!

– Ты помнишь, что я тебе рассказывала? – спрашиваю дрожащим голосом. – Пять лет назад, когда убежала и меня потом Боря искал с друзьями. Помнишь?

Мама молчит. Ничего не отвечает. Дышит в трубку тяжело. Я пыталась с ней не один раз заговорить о случившемся, но пока дома была, она эти попытки пресекала, а потом я переехала и прекратила что-то ей говорить. Я далеко от них, в безопасности, необходимости не было.

– Я не врала тебе, мама. Все так и было. Я поэтому убежала тогда.

– И как не стыдно, – приговаривает мама. – Как не стыдно, дочка! Володя он святой человек, а ты такое говоришь. Не нравится он тебе, это я давно знаю, но обвинять его в мерзости этой – зачем?

– Мама, это правда.

– Лгунья. Ты там только врать лучше научилась. И совесть не мучает. Я приеду за тобой сама, слышишь? И дурь всю эту из тебя выбью!

Мама бросает трубку, а я начинаю плакать. Она единственный человек, который знает о тех обстоятельствах. Я никому больше, ни одной живой душе не рассказывала, но именно самый близкий мне человек не верит. Даже слушать не хочет, еще и лгуньей называет. Обидно так, что внутри все сжимается. И страшно почему-то. Мама приедет и будет меня искать. Не одна. С ним. Вдруг найдут? Я тут же гоню эти мысли. Я в безопасности. За стальной дверью. Глеб скоро вернется и никто здесь меня у него не заберет.

Глеб

– Глеб Викторович, вы уверены, что вам нечего мне рассказать? – следователь врезается в меня взглядом.

Серьезным и хмурым, по его мнению, потому что во мне он вызывает неконтролируемую улыбку. Смеяться хочется. Цирк, блть, клоунов.

Меня раз десятый за пару дней вызывают к нему в кабинет. Он задает дебильные вопросы, пытается подловить меня на вранье. Я заебался отвечать на одни и те же вопросы, но Саша сказал, что проблему решает, адвоката ко мне прислал. Большим он помочь не может. Надо звонить отцу, но я ему запретил.

– Нечего, – отвечаю хмуро.

– Вы же понимаете, что делаете себе хуже? Мне торопиться некуда, я могу вас сюда долго вызывать.

– А что, дел больше нет? – интересуюсь. – Или за мое так много заплатили, что на остальные можно хер положить?

Вот теперь во взгляде Чистова Дмитрия Павловича проскальзывают настоящие эмоции. Он злится. Даже руки в кулаки сжимает. Смотреть становится интереснее.

– Марк, – следователь обращается к сидящему за соседним столом помощнику. – А мы можем Глебу Викторовичу организовать “лучшую” камеру?

– Можем.

Что это за “лучшая” камера, я уже знаю. Меня туда в первый день отправили, когда я следаку нахамил и на хуй его послал. Ну такой я. Не могу молча смотреть на людей, которые чувствую себя выше других. Раздражают дико. Сразу хочется на место поставить. Эта мразь прекрасно знает, что меня подставили. И даже кто знает. А сидит, сука, важный такой.

– А вы уверены, что можно? – интересуюсь.

Мне-то по херу, чего я там не видел? Ну, изобьют, так ведь и я кулаками помахаю. В прошлый раз троих покалечил, одному руку сломал. Меня, конечно, тоже поколотили, в синяках весь, но зато потом следаку выговор сделали.

– Можно, – улыбается, обнажая неровные зубы. – Тебе всё можно. Борзый слишком.

– Ну валяй, – говорю расслабленно откидываясь на спинку. – Не забудь, кстати, что тебя тоже нагнут нехило.

Его взгляд темнеет сильнее, кулаки сжимает, зубами скрипит. Кивает своему помощнику. Не верит, что нагнут. Я оскаливаюсь. Пока терплю, ему ничего не будет. В принципе, я терпеливый. Пока они грань дозволенного не переходят, отец ничего не узнает. Потом посмотрим по ходу дела. Я надеюсь на адвоката, которого мне брат прислал. Лучший в городе. Он мою стратегию молчания сразу одобрил. Сказал, ни в чем не признаваться, отпечатков на том пакете нет, меня скоро должны выпустить.