В кабину зашел командир разведгруппы:

– Попрощаться зашел. А то ты сидишь, как сыч, однофамилец. Я ведь тоже Федоров, только Иван. Выручил ты всю группу, можно сказать, в очередной раз повезло.

– До сих пор отойти не могу, не летал я никогда на двухмоторных.

– Стало быть, с крещением тебя. Ну, будь здоров. Земля, она круглая, придется еще встретиться. Просьба одна у меня к тебе, скорее даже приказ… О том, что видел в немецком тылу, – молчок, забудь напрочь. В штабе твоего корпуса уже знают обо всем, через мое руководство, и лишних вопросов задавать не будут. А подвезти не могу, нам в другую сторону. – Командир протянул для пожатия руку.

Тихон с усилием встал и пожал руку командиру. Судьба свела его с зафронтовой разведкой и так же быстро развела. Героические парни! Наверное, он бы сам не смог так – в чужом тылу, без поддержки своих. Если бы группу случайно обнаружили, полегли бы все. И никто никогда не узнал бы, где и как они сгинули. Не зря поговорка существует: «На миру и смерть красна».

Однофамилец ушел не оборачиваясь, сел в кабину, и грузовик уехал. Судя по всему, их ждали, и такая посадка была не первой – уж больно погрузка вещей в грузовик была отрепетированной.

Тихон сам прошел по опустевшей кабине.

Степаныч приставил стремянку к носу самолета и что-то разглядывал.

– Степаныч, что ищешь?

– Пробоины смотрю. В полете все работало – дырки-то где? А, вот, нашел одну.

К самолету подъехала «полуторка», и Степаныч шустро спустился со стремянки.

Из кабины вышел командир с петлицами капитана, из кузова выпрыгнул старший лейтенант.

Степаныч вытянулся по стойке «смирно»?

– Бортмеханик старшина Елизаров. При выполнении задания экипаж погиб.

– Нам техник доложил. А кто самолет сажал?

– Так товарищ младший сержант Федоров…

Оба командира уставились на Тихона.

– Он из группы, которую забрали. После посадки обстреляли нас, и КВС, и второй пилот убиты были. Он за штурвал сел. И взлетал сам, и весь полет самолет сам вел, и садился тоже он.

КВС – это командир воздушного судна.

– На чем раньше летал, Федоров? – спросил командир.

– На У-2 и Як-1. Истребитель я. Вот мои документы. – И Тихон полез в карман.

Однако старший лейтенант остановил его:

– Не надо, нам оттуда уже звонили, – и показал пальцем наверх, намекая на начальство.

Вмешался капитан:

– Время и место неподходящее, младший сержант. Погибшими заниматься надо, оба на боевом задании погибли. Но предложить хочу – переходи к нам в эскадрилью. Самолет – вот он, механик опытный есть. А второго пилота из «безлошадных» найдем.

Тихон такого предложения не ожидал. Он думал – начнут документы проверять, потом возможные ошибки при посадке обсуждать. Непривычное предложение, но лестное.

– Я на транспортнике не летал никогда, случайно получилось, можно сказать – вынужденно.

– Брось, сержант! Ты прирожденный летун, видел я с КДП твою посадку. По номеру на борту – наш самолет. И сел чистенько, притер к полосе, как будто налет большой имеешь. Что истребитель? А у нас серьезная работа, ты уже понял это. И эскадрилья наша отдельная и особая.

– Будет приказ о переводе – исполню. Вы уж меня простите, товарищ капитан, но только привык я к своему полку, к товарищам. А после истребителя ПС – как корова.

Капитан слегка обиделся за сравнение, губы поджал – при нем «Дуглас» с коровой еще никто не сравнивал.

– Я вас не задерживаю, товарищ младший сержант, – процедил он сквозь зубы.

– Разрешите попрощаться со старшиной?

– Разрешаю.

Тихон обнял Степаныча:

– Ты молодец, помог. Без тебя я бы не справился.

– Будет тебе!

– Ты скажи, как до Москвы добраться?

– За КПП дорога проходит, на попутке.

– Желаю уцелеть, Степаныч.

– И тебе того же.

Как Тихон добрался до своего полка – это отдельная тема. Военных патрулей было много, и все останавливали – уж больно одет странно. На голове летный шлем с очками-консервами, а не положенный головной убор – пилотка или фуражка. Сам в темно-синий комбинезон одет, на котором знаков различия нет. Не дезертир ли, а хуже того – не диверсант случайно? Не без того было, забрасывали немцы к нам в тыл и разведчиков, и диверсантов. Только одеты они были по форме – если под видом военнослужащих. И документы в полном порядке, даже секретные знаки ухитрились ставить, скажем – точку в неположенном месте типография печатала. И не ошибка то была, не разгильдяйство печатника, а секретный приказ НКВД или СМЕРШа.

Где пешком шел, где на попутных ехал. Две сотни километров до своего аэродрома едва ли не сутки добирался. Зато когда к штабу полка подошел, чувство было такое, как будто домой вернулся. Доложил по форме: сбит был, вернулся. Начальник штаба вопросов не задавал, только кивнул:

– Звонили из корпуса, я знаю. Ты к «особисту» зайди.

Тихон зашел – куда деваться? Тот молча сунул ему бумагу:

– Подпиши.

– Что это?

– Подписка о неразглашении. Язык распустишь – под трибунал пойдешь. Начальнику штаба полка о тебе из корпуса звонили, а мне – из ГРУ. Знаешь, что это?

Тихон кивнул. ГРУ – это Главное разведуправление при Генштабе Красной Армии. Так вот откуда группа с его однофамильцем была!

Под бдительным оком «особиста» он подписал документ.

– Забудь о том, что видел, и лица тех, кого видел, – напутствовал его на прощание «особист».

Ох уж эта секретность! Целая истерия подозрительности была. «Органы» в каждом подозревали скрытого врага, потенциального предателя. Человека не защищали ни должности, ни награды, ни звания, ни заслуги. И сколько людских судеб было перемолото безжалостной и бездушной карательной машиной, даже архивам до конца не известно.

Тихон направился в столовую. В последний раз нормально – первое и второе – он ел перед крайним вылетом с аэродрома. А последние сутки крошки хлебной во рту не было, есть хотелось ужасно. Кишки недовольно урчали, под ложечкой противно сосало.

Но в столовой было пусто, завтрак уже прошел, а обеденное время еще не подошло. Однако официантки сжалились и принесли картофельное пюре с котлетой, несколько кусков хлеба и горячего сладкого чаю. Тихону показалось очень вкусно, да мало. Но сосать в желудке перестало.

В приподнятом настроении он заявился в казарму, а фактически – бревенчатый барак. Еще когда по аэродрому шел, видел – почти все стоянки пусты. Подумал – на вылетах парни. И в казарме пусто, один дневальный из батальона аэродромного обслуживания.