Сгорая от нетерпения, мы каждую секунду поглядывали на часы.

Вдруг установилась полная тишина. Что такое? Наши сердца болезненно сжались.

Пойдут войска в атаку?

Пошли!

По направлению к первой линии вражеских окопов, кажется, побежали едва различимые черные точки. Их становилось все больше! Начался яростный бой. В центре наших позиций появились английские броневики. Немецкая артиллерия принялась их обстреливать.

Особенно тяжелым выглядело положение на правом вражеском фланге, где нашим войскам предстояло взять холм, за свою форму прозванный «утюгом».

В бинокль отчетливо были видны черные фигурки наших солдат, взбиравшихся по склону, кое-где наблюдались и первые результаты действий немецкой артиллерии. Послышался глухой разрыв, поднялся дым, вспышка, среди маленьких силуэтов образовалась брешь. Снизу поднимались другие. Но почему молчат наши пушки? Германские снаряды стали тихо посвистывать у нас над головами. Пришлось бросить завтрак на скорую руку в тени старых дубов. Мы спустились под землю, прошли длинными ходами к наблюдательному пункту и уже не показывались на опушке леса.

В первый день наступления мы взяли 10 000 пленных, захватили много орудий, но не прорвали вражескую линию в направлении Бережаны. Результаты действий 11-й армии на нашем правом фланге оказались еще менее плодотворными: пленные, захваченная артиллерия и ни на шаг продвижения!

Если генерал Брусилов год назад бился с австрийскими славянами, перед нами стояли немецкие и венгерские дивизии, пополненные турками.

Напротив, 8-й армии на левом фланге в течение нескольких дней сопутствовали блестящие успехи. Прорвав австрийский фронт у Калуша, войска генерала Корнилова и генерала Черемисова проникли глубоко за вражескую линию и 10 июля взяли древний город Халиш.

Победу у Калуша облегчил нам тот факт, что на этой стороне фронта в рядах противника было много славян. Кроме того, нашему командованию за несколько дней до сражения удалось получить все необходимые сведения о расположении вражеских войск и о планах германского командования.

Наступление русских войск началось ровно через четыре месяца после начала революции, иными словами, на полпути между мартом и ноябрем.

Со временем за боями в Галиции последовали действия на Северном фронте и на Западном под командованием генерала Деникина. Однако они быстро утратили наступательный характер и превратились в чисто оборонительные. В результате военных неудач в руках у руководителей вспыхнувшего в сентябре Корниловского мятежа оказалась армия, сильно настроенная против Временного правительства. Хотя, говоря объективно, подобное использование русской армии в политических целях не уменьшает исторического значения факта восстановления ее боеспособности.

В самый разгар враждебной кампании против Временного правительства, предпринятой французскими и британскими правительственными кругами под видом дипломатических игр, наш штаб Верховного главнокомандования 2 или 3 ноября направил Генеральным штабам союзников следующее коммюнике, которое, мимоходом замечу, власти союзных держав постарались замолчать:

«С начала нашей революции прошло более полугода, но русские войска, как и прежде, сковывают силы противника. Больше того, силы эти за данный период не только не сократились, а, напротив, выросли. В день возобновления нашего наступления в Галиции число вражеских дивизий на русско-германском фронте равнялось их численности на 12 марта (то есть в последний день существования монархии. — А. К). Во время самых сильных боев в Галиции и на Буковине силы противника увеличились до девяти с половиной пехотных дивизий. Эти цифры относятся только к германским частям, за вычетом австрийского и турецкого контингента. В тот же период артиллерия противника насчитывала до 640 орудий разного калибра. Кавказский фронт в этих данных не учитывается».

После некоторого ослабления военных усилий в начале революции Россия по-прежнему продолжала удерживать на своем фронте силы противника, как минимум, такой же численности, как в дореволюционный период. Учитывая психологическое влияние русской революции на народы центральных держав, о котором я уже говорил, Людендорф счел необходимым сосредоточить на русском фронте чисто немецкие дивизии в небывалом с самого начала войны количестве.

Стратегическая задача, поставленная перед русским фронтом в кампанию 1917 года, была целиком выполнена: до вступления в войну Соединенных Штатов невозможно было завершить войну решительной победой над Германией.

Непосредственный результат и неоспоримое значение восстановления боеспособности русской армии вовсе не определяются успешностью военных действий в техническом и прямом смысле этого слова. Именно поэтому после возобновления активных боевых действий проблема фронта больше не стояла в центре внимания внутренней правительственной политики.

Теперь можно было обратиться внутрь страны и, пользуясь психологическим эффектом возрождения армии, внушить народу чувство национального самосознания, укрепить новое государство, рожденное революцией.

Упрочение государства

В начале лета Временное правительство с помощью левых министров принялось за строительство прочной преграды перед лавиной большевистской анархии.

Как я уже говорил, в течение двух первых месяцев революции Временное правительство в полном одиночестве старалось восстановить власть, поскольку думские сторонники принципа «сильного правительства» не имели на массы никакого влияния. Они могли только давать мудрые рекомендации, в то время как руководители Совета играли обычную для себя роль оппозиции, подрывая правительственный авторитет.

Но теперь, когда их представители вошли в правительство, борьба за восстановление реальной власти и политической дисциплины в стране началась даже в советском лагере, в рядах революционной демократии. Вооружившись министерскими портфелями, наши недавние противники, которые, находясь в оппозиции, не несли никакой ответственности, сами попали под удары безответственной демагогии левых большевиков.

Левые партии, представленные в правительстве страны, заняли абсолютно «контрреволюционную» позицию по отношению к анархии и отрицанию всяких принципов нормальной власти. С того момента большевистская печать и пропаганда сочли своей главной задачей разоблачение преступлений «реакционных» и «контрреволюционных» советских министров, обвиняя их в «соглашательстве с капиталистами» против пролетариата и «предательстве революции». Ленин ясно видел, что главным препятствием в борьбе большевиков за власть служат не либеральные партии, полностью утратившие влияние, а скорее социалисты и демократы, особенно социалисты, которые почти целиком держали в своих руках политическую власть, но признавали войну трагической неизбежной необходимостью.

Ленин

Серьезно ли верил Ленин, будто лидеры русской демократии, с большинством из которых он долгие годы трудился над свержением царизма, действительно «предали» революцию, свое прошлое, традиции российского освободительного движения в целом?

Очевидно, что нет!

В первом выступлении перед Петроградским Советом вечером 17 апреля сразу после возвращения из Швейцарии, призывая солдат брататься с врагом, а рабочих покинуть заводы, Ленин утверждал, что после свержения монархии Россия станет «самой свободной» в мире страной, и никто в ней не будет уже угрожать интересам рабочего класса[23]. Больше того, в то же самое время Ленин прекрасно понимал невозможность никаких социалистических экспериментов в России, аграрной стране со слабо развитой промышленностью, почти полностью разрушенной войной. Перед вождями русской революции стояла задача консолидации