И Калла наклонилась вперед.

«Зачем ты это сделала?» – позже спросила у нее Мэрили. Но, боже, что Калла могла ответить? Она могла бы сказать:

В любом случае, Калла наклонилась вперед и закрыла глаза, чувствуя жар ламп в студии и ожидая, когда величественные пальцы Линли Харт коснутся ее щеки и отправят прилипшую ресницу в свободный полет. Вместо этого пальцы женщины пробежали по щеке Каллы и ухватились за ресницу, росшую на веке Каллы. Резким движением руки Линли оторвала ресницу. Калла вскрикнула. Но не своим знаменитым криком из кассовых фильмов. Это скорее был крик птицы, вырванной из гнезда, на которую (как Калла подумала позже) она сама была чем-то похожа.

Когда Калла открыла заслезившиеся глаза, Линли Харт уже вернулась в свое кресло. Весь ее вид говорил, что она нисколько не смущена тем, что только что сделала. Она вытащила из внутреннего кармана пиджака маленький пластиковый пакетик и положила туда ресницу Каллы. Обе смотрели на этот маленький завиток.

– И вы туда же? – сказала Калла.

Она слышала вдалеке громкое возмущение Мэрили, которая пыталась протолкнуться через кольцо камер и съемочной группы и звала мнимого парня тире тайного телохранителя Каллы. В последний раз, когда Калла его видела, он стоял у стола с закусками и кубик за кубиком поедал мраморный сыр, напоминая Пакмана, пожирающего точки. Вот непутевый. Наверно, он мог бы сказать то же самое о ней. В конце концов, это именно она наклонилась вперед и закрыла глаза, хоть совсем не должна была этого делать.

«Зачем ты это сделала?» – позже спросила у нее Мэрили.

И Калла могла бы ответить: «Потому что она назвала меня „дорогая“».

А там, в кругу камер и огней, Калла сказала Линли:

– Вы ведь в это не верите? Вы же умный и здравомыслящий человек.

Улыбка Линли Харт была словно каменной. Ее губы даже ни разу не вздрогнули. И Калла сразу поняла, что женщина собирается притвориться, что ничего такого не делала, что того, что только что произошло… не было.

– Мы еще снимаем? – спросила Калла. – Можете сказать мне хотя бы это?

– Мы перестали несколько вопросов назад.

Ну, разумеется. Линли Харт не захочет, чтобы появилось видео, где она отрывает ресницу молодой актрисе. Она перевела взгляд с Каллы на человека с краю круга, продюсера или оператора. Калла задалась вопросом, не собирается ли съемочная группа поделить ее ресницу на миллиметры и раздать каждому по кусочку. Линли кивнула, и за ее плечом моргнул красный свет, которого Калла до этого не замечала. Запись возобновилась.

– Спасибо, что пришли сегодня, Калла, – дружелюбно произнесла Линли. – Всегда приятно принимать на шоу молодую актрису.

Линли протянула руку в пустое пространство между креслами для завершающего рукопожатия, которым заканчивались все ее интервью. Мэрили замолчала. А может, ей зажали рот и, несмотря на ее сопротивление, вынесли из студии. Калла поняла, что все еще прижимает ладонь к глазу. Она осторожно опустила ее и уставилась на протянутую руку Линли и ее прямые ногти. Калле показалось, что она протягивает руку в ловушку. Но Линли Харт уже получила то, чего хотела от Каллы, – большего ей не надо. Калла опустила руку в круг света. Сухое рукопожатие – и все закончилось.

В актерском фойе Калла и ее мнимый парень заняли стоящие напротив диваны и стали наблюдать, как пальцы Мэрили порхают по экрану, печатая бесконечные угрозы. Мэрили хотела вызвать врача, чтобы тот осмотрел глаз Каллы, но доктора Флеминга не было в стране, а его заместителю, как заявила Мэрили, доверять нельзя. Калла согласилась. Врач мог забрать что угодно. Врач мог забрать пузырек ее крови.

– Это всего лишь ресница, – сказала Калла. – Я в порядке.

– Бога ради, зачем ты наклонилась вперед? – спросила Мэрили.

Калла могла бы ответить: «Потому что я раз за разом играю роль барышни, а одна из черт барышни – ее сердце всегда говорит правду».

– Наверное, потому что она меня попросила.

– Потому что она тебя попросила, – поджав губы, проворчала Мэрили.

Калла могла бы отметить, что она постоянно делает то, о чем ее просит Мэрили, но не стала. В конце концов, Мэрили могла бы назвать Каллу маленькой дурочкой, а она этого не сделала. Миром движет чуточка сдержанности.

Поскольку вызвать врача было невозможно, Мэрили настояла на том, чтобы самой осмотреть глаз Каллы. Склонившись, она попыталась что-то разглядеть. С такого близкого расстояния поры на носу Мэрили казались семенами на ягоде. Ее дыхание слегка пахло мятой и кофе. Она подозвала мнимого парня Каллы для консультации. Он любезно наклонился. Калла видела, что такая близость между ними его нервировала. Ему разрешалось трогать ее только перед камерами или когда кто-то пытался на нее напасть – это было прописано в его контракте.

– Я его вижу, – сказала Мэрили. – Место, где раньше была ресница. Видишь это маленькое пятно? Вот здесь.

– Фолликул, – услужливо подсказал мнимый парень.

– Что? – яростно спросила Мэрили.

– Это так называется. – Он исчез из поля зрения Каллы. – Маленькое отверстие в коже, откуда растет волос. Фолликул.

– У меня глаз сохнет, – пожаловалась Калла, и Мэрили, наконец, неохотно убрала руку.

– Посмотрим, что испортила эта женщина, – сказала она.

– Это всего лишь ресница. Она отрастет.

Мэрили нахмурилась, на ее лице не было особой уверенности.

– А если нет, мне ведь могут вставить имплантант?

Мнимый парень Каллы фыркнул. Но Мэрили, как обычно, было не до шуток Каллы.

– Как ни крути, это вина Флинна.

– Не вини его, – сказала Калла. – Он лишь ребенок. Сорокашестилетний ребенок.

– Ребенок, который ломает все свои игрушки, – отрезала она. – Я никогда не позволю ему вовлечь тебя в эту чертову работу с ВР. Ты знаешь, кто работает с ВР и с мифологией? Чудаки, вот кто. Особая небольшая группа одержимых и эскапистов[11].

– Но в этом все и дело, – напомнила ей Калла. – Чудаки создают культовую классику.

Если вам посчастливилось делать культовую классику в юном возрасте, то, повзрослев, вы сможете воспользоваться этим и оживить свою карьеру, когда будете уже не инженю, а матерью инженю. Во всяком случае, их план был таким. Его придумали Мэрили и Калла. Поэтому Калла и согласилась играть оракула в ВР-игре «Мифы Гор». Поэтому она пошла в студию и позволила покрыть себя краской, придавшей ее коже вид растрескавшегося камня, поэтому она подняла тяжелые юбки, которые обвязали вокруг ее талии, и забралась на тот гипсовый постамент. И именно поэтому она громогласно произносила эти строки: