Молодой полез, слюной брызжет. Я сверху замахнул, он — деру, отскочил и снова крадется, вот порода гнилая!

Воняло от них жутко, аж в носу засвербило. Обычно от них так не воняет, небось тоже жрали всякую дрянь.

Взади загудело весело, огонек потек. Ох, визгу-то, визгу! А завоняло так, меня враз блевать потянуло.

— Славка, спа… спасибо! И как я ее не заметил, уффф…

— Давай не спасибкай, кружи давай!

Я взад глянул, что там да как. Самопалы доставать некогда, с арбалета бить неловко, с псами завсегда так — только добрый меч и спасает. Хорошо, что Голова сам механик, сам и огнеметы нам на Автобазе собрал. А то с Факела хрен бы мы чо вынесли, оружейку пуще фермы охраняют.

Голова пламя пригасил. Двое удрали, двоих поджег. Серая сволочь каталась, об землю терлась, огонь сбить не могла.

Тут на меня сразу двое бросились, вторая черная сука и этот молодой, длинный как скамейка, шерсть до земли клочьями висит. Раз мечом отмахнул, два, черная оказалась шустрая больно, намного ловчее человека. Да и хитрее тоже. Не в глаза смотрит, а за мечом следит, пакость такая. Не зря говорят — они мысли ловят, вперед бойца угадать могут, куда он ударит. А я за хвостом ейным следю, ешкин медь, чтоб по ногам не хлестнула, и взад еще глядю, как там Голова. Длинный пес прямо не нападает, выбирает время, бочком-бочком, справа вдоль кустов обходит.

— Славка, сдай назад, я ее подпалю!

— Обоих нас спалишь, дурень! Спину мне прикрывай.

— Славка, ты глянь, зараза, еще сюда бегут! У меня огня не хватит!

— Жди, ближе подпускай!

— Так они не лезут, умные!

Тут я черную псину маленько обманул. Она круги наворачивала, морок наслать пыталась, то дальше, то ближе по мертвой блестящей землице семенит. Ну чо, глянул я туда, где за полем гладким Гаражи торчат, — и точно, прав рыжий — еще три тварюги сюда бегут. Мелкие, молодые, сил полно. Отвернулся я, вроде как в ремне запутался. Черная помедлила каплю, но бросилась, ага. Не сдержалась, спину человека увидела, не смогла вытерпеть. Лучше бы своих дождалась, подмогу, тогда бы туго нам с Головой пришлось.

Я ее на лету мечом в брюхо встретил. Псина в последний миг догадалась, что маху дала, развернуться хотела, что ли. Но поздно, подохла на клинке. Тяжелая, я едва руку не вывихнул! А тот длинный, облезлый, один нападать забоялся, хвост поджал. Отступил и кровь вожака лысого с земли лакает. А лысый на трех лапах поковылял куда-то, ага. Все, не боец, до вечера свои сожрут.

— Голова, огня хватит? Вон еще бегут!

— Так я им, заразам, навстречу, я не гордый!

И побег по мертвому стеклу, смелый такой. Может, он осмелел от того, что я в зад его ножом кольнул. Я еще подумал — надо на Факеле проверить, чо будет, коли перед дракой всех в задницу ножиком потыкать. Может, всех врагов зараз победим?

— Рыжий, стой, не дури! — оглядел я, чо мы наворочали. Могильщик лежал себе тихо, брюхо его жадное все так же дергалось, таская за собой дохлую коровенку. Несколько крысопсов догорали кучками, смердело так, что я ротом дышал, ага. Другие лизали кровь и рвали мясо своих же убитых. Сдурели они тут, что ли. Видят же — рядом хомо с оружием, но не убегают.

Дык я ж в тот день еще глупый был, не понимал, какие ужасы земляная желчь творит. Мы все ошибались, ешкин медь, все: и батя, и химики, и наши инженеры. Разрытый могильник отравил не только био. Все, кто жил и охотился вокруг Кладбища, начали меняться. Кто помаленьку, а кто быстро, правда, и подыхали быстро.

Но мы тогда про это не знали.

Тут Голова врезал из огнемета. На полную кран воздуха открыл, ка-ак полыхнет! Одного подпалил, тот комочком задрыгался, гад, ну прям как паук, когда головешкой его в брюхо потыкаешь. Другой цел, да ослеп видать, побег кругами, потом упал, орет, лапами себе морду рвет. А те, что отбежать успели, далеко не пошли. Метров за сорок мирно так устроились, вшей у себя грызли, что ли. Еще трое. Очень мне не понравилось, что они не уходят.

— Голова, давай назад, быстрее!

Он сперва не слушал, вперед пер, в бою так бывает, сердечко бьет, уже и не помнишь, что стрелять нечем. Но вроде очухался, ко мне побег.

Лысый уходил на трех лапах, кровь ручьем, качался. За нем уцелевшие его родичи увязались, на нас все оглядывались, рычали. Добьют вожака, едва ослабнет, ясное дело. Добьют и сюда вернутся, за коровами дохлыми. Тут секунда свободная выдалась, я кое-что разглядеть решил. То есть я еще прежде приметил, но некогда было, мечом махал. Пробежался вдоль бока могильщика, туда, где клешня правая подвернулась, нагнулся, поглядел. Ну точно, не ошибся, помет рукокрыла, ага. Причем здоровенного рукокрыла, такого не часто и встретишь. Там, правда, и псы наследили, и черви уже полазили, но я мышиное дерьмо завсегда отличу, на то и охотник. Странно мне это показалось, ну нечего тут рукокрылам делать, в сырости болотной, не залетают они сюда.

— Что там, Славка? Пошли скорее, вон опять крадутся!

— Голова, ты помнишь, когда этот могильщик на Факел напал, вроде как рукокрыла здорового в небе видали?

— Ну да, еще бы не помнить! Только про это все равно никто не поверил. А ты это к чему?

— Ни к чему, так просто. Давай к берегу, прикрывай, пока не очухались, — я мешки наши подхватил, баллон запасной, сам спиной вперед к кустикам.

Последний раз оглянулся, думал — по следу кинутся, но боя не вышло… вот порода же гнилая! Кинулись своих же раненых жрать, а за нами потом пойдут, как оголодают.

— Что, Славка, по воде придется?

Голова запасной баллон прикрутил, ствол выставил, прикрывал меня, пока мы до крайних отстойников не добрались. Сложно сказать, какую из этих ям до войны вырыли, какая от бомбы получилась. Сколько себя помню — тут целое болото. В одном месте пересохнет, в другом — топь глубокая. Ну дык после болезни, когда наших на Факеле выкосило, инженеры постановили — больше на Лужи не ходим. А кто сам пойдет да заразу принесет — того с Факела долой.

Вот куда мы с Головой влезли…

По тропкам в галоп припустили, аж в боку закололо. Ну чо, крысопсы — они такие, это только кажется, что ты сбежал. Может, где есть и дикие, которые смирные, вон маркитанты болтают, есть такие в Москве, что с рук кашу жрут. Не знаю, добрых не встречал. Эти чуют, когда хомо мало. На вооруженный десяток, гниды, никогда не полезут.

— Стой, молчи.

Сбоку от тропы блестело. Тушка здоровой крысопсины, раздувшаяся уже, ага. Мухи над ней тучей гудели. В сторонке — еще одна мертвечина.

— Славка, кто их так?

— Не пойму пока. Близко не ходи, дай-ка вон ту палку.

Потыкал я дохлой собаке в зубы, башку ей повернул. Кой-че нашел, рыжему не стал говорить. Там под собакой ошметки лаптя валялись, грязные, не поймешь, старый или новый. Задумался я маленько, кто ж у нас в лаптях бродит? Никто, кроме пасечников. Но травники сюда в жизни не полезут, дурные они, что ли?