– Понимаете, – залепетала я, – наверное, я выгляжу дурой, нов самом начале апреля, в первых числах, похоронила здесь сестру, КабановуНаталью Павловну… А сейчас приехала и не могу вспомнить, где могила… Ужасно!

– Не расстраивайтесь, – успокоила служащая. – Такое частослучается. Тут немудрено запутаться, в особенности среди новых захоронений, гдееще памятников нет… Погодите секундочку.

Она ловко включила компьютер, задвигала мышкой.

– Кабакова, Кабальчи, Кабаносова… Нет, Кабановой НатальиПавловны не вижу…

– Может, мы ее хоронили в конце марта, – робко предположилая.

Женщина покачала головой.

– У нас теперь компьютер, и время захоронения не играетникакой роли, просто вносим фамилию в список. Кабановой Натальи Павловны нет.Есть Кабанова Вера Георгиевна 1924 года рождения и Кабанов Андрей Михайлович,1942-го, но это не те могилы. А вы точно помните, что хоронили на Митине?

Я кивнула.

– Вы могли случайно не учесть могилу?

– Такое невозможно, – отрезала дама, – у нас строже, чем ваптеке…

Я молча глядела на компьютер, потом со вздохом сказала:

– Извините, пойду брату позвоню, может, и впрямь не Митино…

– Скорей всего, – без тени удивления ответила служащая ивыключила системный блок.

Небось она насмотрелась на разных посетителей, и очереднаяидиотка ее не удивила!

Наш дом в Ложкине сиял огнями, словно ювелирный магазин вканун Нового года. Но несмотря на то что в столовой горела восемнадцатирожковаялюстра, а в гостиной все торшеры, там никого не было. В кабинете, в кресле,замотанный в пледы, сидел у камина Тузик, на его коленях пристроились Хучик иЖюли, а внизу на ковре разлеглись остальные собаки. Чуть поодаль, у компьютера,щелкал мышкой Аркашка.

– Я ничего не чувствую! – горестно оповестил Тузик. – И Хуч,и Жюли, и Кеша – все пахнут одинаково.

– Надеюсь, не грязной собачатиной, – хмыкнул сын и,откинувшись в кресле, потянулся. – О, господи, голова опять заболела!

– Тут очень душно, – сказала я и приотворила окно.

Прохладный сырой воздух ворвался в комнату, откуда-тоиздалека ветер донес звуки разухабистой музыки и громкие голоса. Очень странно,обычно в нашем поселке царит полнейшая тишина.

– Закрой сейчас же, – заволновался Нос, – я еще хужепростужусь!

Я проигнорировала это замечание. В конце концов Тузик можетпойти в свою спальню и там устраивать климат, как в инкубаторе. Кабинет жеобщая площадь!

– Что там за веселье? – спросила я у Кешки.

– Старший сын Сыромятниковых женится, свадьба у них. Настоже приглашали.

А и верно. Неделю тому назад домработница банкира принеслакрасивый розовый конверт, украшенный изображениями двух ангелочков… Надо же, ясовсем забыла.

– Зайка с Машкой там, – продолжал Кешка, – и Севка пошел.

– Он любит тусовки, – обиженно протянул Нос.

– А вы чего остались? – поинтересовалась я.

– Голова болит, – вздохнул сын.

– У меня насморк, – напомнил Тузик.

Я только хмыкнула. Мужчины – изнеженные существа, простофиалки. Если температура мужского организма подбирается к 37 градусам, большинствопредставителей сильного пола рушатся в кровать с воплем: «Умираю!»

Во всяком случае все мои бывшие мужья, натянув до носаодеяло, поступали так. Супружники начинали капризничать, требуя попеременногорячего чая с медом, боржоми с молоком, клюквенного морса и яблок… «Болезнь»затягивалась дней на десять, и после нее они чувствовали себя слабыми,изможденными…

А теперь скажите, милые дамы, вам придет в голову заползти впостель даже тогда, когда ртутный столбик упрется в самый верх? Впрочем, может,и положите голову на подушку, только заснуть все равно не удастся. Домашниеначнут бегать в спальню, без конца задавая вопросы:

– Где суп?

– Можно взять котлеты?

– Дай денег на проездной!

– У нас есть сахар?

– Не могу найти брюки…

Завершится вечер безумным скандалом. Это муж, никогда доселене заглядывавший в детские тетрадки, внезапно обнаружит, что его сынишка илидочурка ничего не понимает в математике, и начнет орать:

– Я в твоем возрасте имел сплошные пятерки!

Удивительное дело, все мои мужья были в школьном возрастеотличниками! Оставалось только удивляться, отчего Константин писал слово«здесь» как «сдесь», а Макс, складывая девять и семь, каждый раз получал новыйрезультат.

Потом достанется и собаке, которая, отчаявшись дождатьсявечерней прогулки, решит свои проблемы у входной двери, и муженек, естественно,наступит в кучку… Совсем поздно вечером, даже ночью, в спальню войдет обиженныйребенок и, трагически вздыхая, сообщит:

– Мне не дали поужинать, живот прямо подвело.

Не знаю, сколько женщин из десяти долежит в кровати до этойстадии, я обычно вскакивала в момент поиска брюк.

Но самую впечатляющую сцену я наблюдала в онкологическомдиспансере. Одной из моих подруг, Вере Селезневой, делали курс химиотерапии. Япровожала ее до процедурного кабинета. Сначала Верка завернула на рынок изатарилась под завязку, потом мы промчались по хозяйственным магазинам,заглянули в книжный и наконец, притащив неподъемные торбы, сели на стулья возледвери, поджидая своей очереди. Впереди нас находились одни женщины. Почти рядомсо всеми стояли туго набитые сумки, две дамы споро вязали шапочки. Правильно,чего зря время терять.

И тут в конце коридора показалась живописная группа из пятичеловек. Посередине, с лицом Христа, идущего на крестную муку, двигался мужчиналет сорока. Под руки его держали две женщины, одна помоложе, другая постарше.Сзади, готовясь мгновенно подхватить, если папа станет рушиться в обморок, шлидети-подростки. Добредя до кабинета, мужик окинул мученическим взглядом рядженщин и проныл:

– Вы, конечно, пропустите меня вперед! Видите, как мнеплохо, мне химию колют!

Верка, поправив на лысой голове паричок, попробовалавозразить: