Однако предприниматель, покупающий, когда надо продавать, и наоборот (который вместо сокращения ценовых различий и объединения экономики увеличивает эти различия и способствует дискоординации экономики), теряет деньги. Чем больше ошибок он делает, тем меньше его способность продолжать свою деятельность. Мы не можем надеяться на полное избавление экономики от ошибок. И все же механизм, который автоматически улучшает эффективность предпринимателей в каждый момент времени, не стоит отбрасывать так легко.

Отстаивая благотворный эффект прибыли, мы не говорили о сверхприбыли. Это важно сделать, потому что многие скажут, в духе аристотелевской «золотой середины», что умеренные прибыли приемлемы и даже полезны, но экстремизм в погоне за прибылью однозначно вреден.

Слово «сверхприбыль» всегда использовалось в дискредитирующем контексте. «Прибыль» плюс «я ненавижу этого сукиного сына» равняется «сверхприбыль» точно так же, как «твердость» плюс «я думаю, что он не прав», равняется «упрямству». (Бертран Рассел, иллюстрируя эту мысль, говорил: «Я тверд, вы упрямы, а он — свиноголовый сукин сын».) У нас нет эквивалентного термина, чтобы негативно охарактеризовать работника, требующего «заоблачной» или «немыслимой» заработной платы. Вероятно, это связано с тем, что «общественное мнение» (т.е. средства массовой информации) благосклонно относится к высокой зарплате, но не к высоким прибылям.

Оставим семантику. Очевидно, если прибыль несет пользу нашему обществу, то сверхприбыль — еще большую. Возможность получить прибыль, как было показано, знак того, что в экономике есть нестыковки, из-за которых люди не заключают взаимовыгодные сделки. Актуализация прибылей показывает, что с этими упущенными возможностями что-то делается (предприниматели следят за тем, чтобы «клубника распространялась как надо»).

Однако если возможность получить прибыль означает наличие нестыковок, то возможность получить сверхприбыль означает наличие еще больших разрывов в экономической ткани. Если одна лишь прибыль указывает, что экономическое лечение идет своим чередом, то погоня за сверхприбылью — признак масштабных действий, направленных на исправление ситуации. Вместо того чтобы считать умеренную прибыль приемлемой, а сверхприбыль — «эксплуататорской», мы видим, что чем больше прибыль и сверхприбыль, тем лучше состояние экономики.

На ум приходит медицинская аналогия. Если лейкопластырь — это «хорошо», потому что им можно лечить тело, то хирургия («погоня за сверхприбылью») — лучше, потому что она показывает, что лечат гораздо более нуждающегося в этом пациента.

Самый важный аргумент в защиту погони за прибылью основан на политической свободе.

В сущности, есть только два способа управлять экономикой. Первый — добровольный, свободный, с децентрализацией, использованием цен, системы прибылей и убытков для выявления информации и стимулов. Второй — принудительный, с центральным планированием, экономическими приказами и директивами, опорой на инициативу экономических диктаторов и подчинение всех остальных. Это диаметрально противоположные системы. Все прочие — это перестановки и сочетания двух «чистых» типов.

На первый взгляд, принудительная, или командная, экономика — сама простота. Руководители экономики просто решают, что, кому и как производить, кто получит выгоду от этого производства.

Напротив, добровольная или свободная рыночная экономика довольно сложна. Индивиду необходимо принять решение о том, что производить и как производить. Стимул — его собственное удовлетворение от продукта и от того, что он может получить, торгуя им с другими людьми. Как мы видели, свободная рыночная экономика координируется не экономическими директивами, а механизмом прибылей и убытков.

Теперь посмотрим на парадокс. Те, кто яростнее всего критикует предпринимателей, гонящихся за сверхприбылью, и всю систему свободного рынка, зачастую громко выступают в защиту децентрализации и индивидуальных прав в личных вопросах. В то же время, атакуя прибыли и сверхприбыли, они нападают не только на право индивидов свободно действовать в экономической сфере, но и на сами основы свободы во всех остальных областях человеческой жизни.

В своих нападках на прибыли и сверхприбыли, на все «прибыльные» начинания, они оказываются в одной лиге с деспотами и диктаторами.

Если бы они добились своего и прибыли были бы жестко ограниченны или полностью запрещены, принудительный коллективизм укрепился бы до этой степени. Личные свободы были бы смыты потоком приказов сверху. Индивид не может быть свободен, если его экономическое существование основано на указе экономического диктатора, оспорить который никак нельзя. На свободном рынке, если вы бросаете работу, работник уходит от вас, клиент отказывается покупать у вас, а поставщик — продавать, т.е. другие реальные или потенциальные начальники, подчиненные, клиенты или поставщики. Но в контролируемой экономике альтернативы нет. Отклонения, оригинальность или необычные склонности не допускаются.

Глашатаи гражданских свобод прекрасно понимают и поистине гуманно формулируют принципы, усердно применяемые ими в сфере сексуальной морали — «Между взрослыми людьми по добровольному согласию допустимо все», и (неявно) «недопустимо все помимо того, что происходит между взрослыми по добровольному согласию».

Однако они твердо отказываются использовать это правило для любой другой сферы, кроме сексуальной морали! В частности, они отказываются применить его к экономике. И все же такой гуманный принцип должен применяться ко всем сторонам человеческой жизни, включая искателя сверхприбыли, так же как и любителя сексуальных извращений, предпринимателя, так же как и фетишиста; спекулянта, так же как и садомазохиста.

Доказательство того, что извращенцы и прочие несправедливо очерняются, составляет основную смысловую нагрузку этой книги. Поэтому нас нельзя обвинить в том, что мы быстро и мимоходом коснулись любителей сексуальных отклонений. Но ведь относиться к сообществу предпринимателей, преследующих сверхприбыли, как к париям настолько же несправедливо.

Последним критическим уколом в адрес сверхприбылей и свободного рынка является точка зрения, в соответствии с которой в далеком прошлом, в аграрной экономике, когда «жизнь была проще», система свободного предпринимательства, возможно, и была жизнеспособна. Сегодня то, что могло быть пригодным для фермеров и мелких торговцев, просто не подходит. В нашем сложном индустриальном обществе нельзя позволить оставлять дела на откуп анахронистским прихотям индивидов. Необходим жесткий централизованный контроль со стороны планирующего органа, а из сделок необходимо исключить прибыль и сверхприбыль.

Эта точка зрения распространена. В определенных кругах она считается «самоочевидной». Однако анализ прибылей, тесно связанный с отсутствием знаний, должен приводить к противоположному взгляду. Институт прибыли — бесценный помощник в сборе и распространении информации. Он важен и для того, чтобы знания имели эффект. Если что-то можно взять в качестве признака «сложной современной неаграрной экономики», то это то же самое отсутствие экономических знаний и их использования.Отсюда следует, что система прибыли становится более ценной по мере усложнения экономики. Для такой экономики существенна информация, предоставляемая действующей автоматически системой цен, прибылей и убытков. Экономическая диктатура, если она в принципе жизнеспособна (что не так), является таковой только в простой экономике, которой может управлять одна группа бюрократов.