всё равно кивнул. По его лицу проскользнуло выражение страха и тут же исчезло. Он медленно выдохнул. – Хорошо… хорошо. Идём со мной. – Остальные следом за мной начали подниматься по длинной каменной лестнице.

Минуту спустя я положил на стол три кровавых камня. Мне было сложно это сделать, и как только это случилось, мне сразу же захотелось забрать их обратно.

– Один камень у Рона, – сказал я. – Он первым добрался туда. Это долгая история.

Гладстон кивнул.

– Этого и следовало ожидать.

– И у него по-прежнему камень Бартоломью, – добавил Дрейк. – Так что у нас всего сорок восемь камней.

– Вы правильно сделали, что пришли сюда, – сказал Гладстон. – Мы соединим камни и сами всё увидим.

– Что увидим? – переспросил я.

Гладстон засмеялся.

– Конечно же, что произойдёт потом! В этом и состоит роль Провидца. – Он открыл потайной книжный шкаф и начал раскладывать остальные камни на столе рядом с тремя моими камнями. Хоук помогал ему. Вскоре у нас было тридцать девять камней.

– Созови Круг, Саймон, – велел Гладстон, отходя от стола и опускаясь на стул.

– Я?

– Конечно. Ты думал, что после возвращения Фейтера я останусь главой Круга?

Его слова поразили меня до глубины души.

– Ты не сказал ему, Хоук? Боже правый! Чему ты его учил?

– Разным полезным вещам, – отрезал Хоук. – У него и так большое самомнение, чтобы я ещё раньше времени рассказывал ему подобные вещи[110].

– Возьми свой кодекс, – приказал Гладстон. – Позови их.

Я вытащил из-под рубашки медальон и вцепился в тёплый металл.

– Придите, – неуверенно прошептал я. Ничего не произошло. Я посмотрел на Гладстона. – Мне надо сказать «пожалуйста» или что-то вроде этого?

Он улыбнулся.

Воздух в комнате замерцал, и передо мной появились пять магов. Точнее, пять магов и дугар. Аттикус выругался и отёр кровь со своего сверкающего клинка, который по-прежнему держал перед собой. Финниган припал к полу, готовясь сражаться. Шерсть у него на спине стояла дыбом.

– Я был занят, Гладстон, – проворчал Аттикус. – Надеюсь, это стоит потерянной жизни.

Гладстон указал на меня, и гнев Аттикуса исчез.

– Ясно.

Тиннэй тоже была там. Она выглядела уставшей, но подмигнула мне. Сорен печально на меня посмотрела. Она была высокой, худой женщиной с пронзительным голосом. В отличие от неё, Мартаэс была кругленькой и жизнерадостной. Она взяла мою руку и пожала её, очевидно, совершенно не рассерженная тем, что я ей помешал. Браккус, высокий и темнокожий, был обнажён до пояса, и с него капала вода. Очевидно, он купался. Он указал на штору Гладстона, и она слетела со стены и обернулась вокруг него наподобие туники.

– Время пришло, друзья, – обратился Гладстон к Кругу. – Фейтер желает получить то, что вы так долго хранили.

Хоук шагнул вперёд. Он вытащил свой кодекс из-под одежды и извлёк чёрный камень, вставленный в то место, где пересекались дерево и мечи. Я видел его уже давно, но не придал ему особого внимания. Из чёрного камень тут же стал красным, и Хоук кивнул и положил его на стол рядом с остальными.

Аттикус сделал шаг вперёд, а за ним последовали Тиннэй, Сорен, Мартаэс и Браккус. Гладстон последним извлёк свой камень и положил его на стол.

– Сорок восемь, – сказал он.

– А два последних? – спросил Аттикус.

– Они у Рона, – ответил я.

– Тогда пришло время встретиться с ним лицом к лицу, – сказала Тиннэй. – Если потребуется, мы будем преследовать его до края Вселенной и заберём то, что принадлежит нам.

– У Рона нет камней, – возразил Гладстон. – Формально. – Он сунул руку в карман и достал два последних кровавых камня. Поднял их и швырнул на стол.

– Рыбьи жабры! – выругался Дрейк.

– Боже правый, Гладстон! – пискнула Сорен. – Как ты их достал?

– Огромной ценой, – ответил Гладстон и поднял руки, предвосхищая шквал вопросов и удивлённых возгласов. – Давайте пока остановимся на этом.

У меня путались мысли. Как он мог забрать камни у Рона, чтобы об этом никто не узнал?

– А теперь, Саймон, положи их в плащ. Мы достаточно долго ждали. Кое-кто из нас ждал очень-очень долго.

Я сглотнул.

– Я не готов, – выпалил я. – Я даже не знаю, как это работает!

– Мало кто готов посмотреть в лицо судьбе, когда приходит час, – заметил Аттикус. Мой старый учитель многозначительно взглянул на меня. – Остаётся лишь сделать то, что в твоих силах.

Я посмотрел на друзей, которые выглядели потрясёнными. Тайк, как всегда, была спокойна. Она кивнула мне. «Ты можешь это сделать, – говорил её взгляд. – Соберись с духом».

Я заскрипел зубами, сунул руку в карман и в последний раз коснулся камня печали. Волнение тут же покинуло меня, отхлынув, как вода с песка. Я кивнул и взял камень. Время пришло. Чему быть, того не миновать. Я положил камень в карман А1 и закрыл клапан. Я повторил это с остальными камнями, и под их тяжестью плащ словно загудел. Это было какое-то внутреннее ощущение, быстрое биение сердца, которого я прежде не замечал. Минуту спустя камни лежали во всех пятидесяти карманах, и плащ стал тяжёлым и завибрировал от скрытой силы. Я инстинктивно потянулся к нему, не зная, с чего начать.

Дрейк подошёл ко мне и положил руку мне на плечо.

– Ну? – произнёс он.

Я молча пожал плечами.

– Саймон, – начал Гладстон, – прежде чем ты что-нибудь предпримешь, я бы хотел забрать камень печали. – Он вежливо протянул руку.

– Что?

– Я к нему привык, – признался он извиняющимся тоном. – Я бы хотел получить его обратно, прежде чем ты освободишь свою силу и начнёшь Армагеддон. Признаюсь, я не больше твоего знаю, что случится дальше. Мне никогда не удавалось заглянуть так далеко. – Он махнул рукой. – Если тебе не трудно.

– Ладно, – согласился я и сунул руку в карман. – Конечно. – Я протянул камень Гладстону, но Дрейк схватил меня за запястье.

– Погоди. – Он перевёл взгляд с меня на Гладстона, а потом посмотрел на камень у меня в руке.

Я попытался высвободить руку.

– Что такое?

– Нет, – прошептал Дрейк. – Нет, нет… Как я мог быть таким глупым? Камень печали Броки.

– Броки… – повторил я, и у меня внутри всё перевернулось. Это был камень Броки. Тот же самый камень, как Дрейк и заметил. Тот самый камень. Неужели? Мог ли Гладстон быть Брокой? Или камень унаследовал его ученик? Но это значит…

Гладстон выхватил у меня камень, и мой разум тут же будто накренился в сторону. Конечно же, вы, читатели, уже поняли то, чего не понял я. Вы слышали слова Реллика в прологе. «Он даёт кому-нибудь подарок, какой-нибудь безвредный предмет. Но прикоснувшись к нему, вы становитесь его рабом».