Партнёр Алексея, пресловутый сенатор, был мною страшно недоволен. Писала там всякое, его не спросив. И он вызвал Алексея на разговор и предложил развестись: или со мной, или с ним. Алексей выбрал развод с ним.

Ну и понеслось. Уголовное дело, задержание, закрытие дела, открытие дела, опять задержание, и уже окончательный арест. Примерно через полгода после ареста начался суд. Всё вокруг меня стремительно летело в тартарары, друзья отключались один за одним, родственники Алексея перестали выходить на связь и вообще хоть как-то интересоваться, как мы там.

Но я уже понимала, что мне делать.

Я создавала «Русь Сидящую».

Имени ещё не было, оно придёт через год, его придумает Ирина Ясина. А пока же это было просто собрание самых разных женщин, объединённых тюрьмой. Почему женщин? Потому что у российской тюрьмы женское лицо. Женщины ходят в тюрьмы, стоят в очередях, передают передачи, ходят на суды — матери, жёны, подруги, дочери, сёстры. Они ходят к мужчинам, но и к женщинам тоже ходят в основном женщины (доля женщин среди заключенных у нас традиционно колеблется от 8 до 10 процентов). Редкий мужчина станет защищать свою женщину и оберегать её в тюрьме. Нет, я встречала случаи, видели мы искренний мужской подвиг. За 12 лет, что я этим занимаюсь, таких мужчин встретилось несколько, но всё равно пальцев одной руки хватает пока, чтобы их пересчитать.

Это не упрёк мужчинам. Я хочу заступиться за мужчин. Мужчины эмоционально гораздо более уязвимые, чем женщины, у них более хрупкая психика и склонность к паникёрству. Нет, конечно: в краткосрочном периоде и при лёгких потрясениях — типа внезапного аудита бухгалтерии, обыска или встречи с мышью — обычная женщина куда как более эмоциональна. А вот тюрьму, войну, голодомор, чуму и коллективизацию вывозят всё-таки женщины, быстро привыкающие к ежедневному подвигу и воспринимающие его как что-то само собой разумеющееся.

Когда я впервые попала в СИЗО, мне казалось, я готова к тому, что увижу. Конечно, я читала Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Евгению Гинзбург. Да я двадцать лет до этого работала журналистом и уж повидала страну и людей.

Какое заблуждение. Какая наивность, какая самоуверенность.

Я не знала ничего. И ничего не понимала.

Это, конечно, была сверхнаглость: работать журналистом, получать премии и пребывать в сладкой и вязкой, как сахарная вата в парке, паутине представлений об устройстве Родины. Нет, особых иллюзий не было, конечно, однако мне казалось, что в 21-м веке уже нигде не действуют инструкции 1937 года издания. Что нельзя передать заключённым книги, если на них есть дарственная надпись: потому что там может содержаться шифровка! Нельзя передать «Робинзона Крузо» или «Остров сокровищ», потому что там карты и, получив эти бесценные географические сведения, заключённый может сбежать.

Российская тюремная система устроена жестоко, нелогично, а местами и безумно. С другой стороны, и граждане наши дорогие не имеют ни малейшего представления о своих правах, склонны пресмыкаться перед любым мельчайшим зарвавшимся хамом, если хоть в чём-то от него зависят. Я бы сказала, что главная проблема российской тюрьмы — достоинство. Здесь каждый топчет достоинство каждого: сотрудники — заключённых, начальство — подчинённых, заключённые — друг друга. Вчерашняя школьница, сегодня севшая работать в окошко на приём передач в колонию или в СИЗО, без малейшей рефлексии растопчет достоинство бабушки, приехавшей на свидание или с передачей родному человеку за триста вёрст. И бабушка, конечно, воспримет это как должное. Бог терпел и нам велел.

Сдохни ты сегодня, а я завтра. Никаких других правил нет. Ну то есть они есть, но меняются в зависимости от смены, настроения инструкторши, погоды, района, похмелья, недосыпа. Сегодня у тебя примут колбасу, майонез и сигареты, а завтра колбасу с майонезом запретят, а сигареты передадут, тщательно каждую переломав пополам. Сегодня твой парень идёт на условно-досрочное освобождение и у него всё личное дело полно поощрений, а завтра он особо опасен, склонен к побегу и суициду и водворён в штрафной изолятор временного содержания до конца срока.

Или наоборот: сколько раз я наблюдала — последний раз в Италии, например, — когда местная полиция ловит удачливого грабителя вилл из разветвлённой и устойчивой банды, и, если у пойманного оказывается российский паспорт, его отправляют под суд в Россию. С тем, чтобы через несколько месяцев он снова нарисовался в Италии. Ну да, он же не бабушка в козьем платке, приехавшая с мочёными яблочками к внуку, укравшему по пьяни мобилу. Бабушку не пустить, яблоки отобрать, внука на строгие условия перевести — это запросто, нигде и ничто не дрогнет. Равно как и итальянского гастролёра встретить тихой песней, отправить на облегчённые условия, а потом быстро на УДО — да на доброе здоровье, вопрос договорённостей.

В общем, не выжить бабуле в козьем платке в такой ситуации. Да и я почувствовала себя такой козьей бабулей — с той только разницей, что навыки и характер снабдили меня острой шашкой.

Я пришла впервые в жизни в СИЗО в июле 2008 года. Увидела много-много женщин, самых разных. Молодых и старых, гламурных тёлочек и марух в сетчатых чулках, не говорящих по-русски женщин из кишлаков, офицерских жён, учительниц и весь цвет бухгалтерии. Я пришла поздно, часов в 10 утра — впрочем, приноровившись лет за пять к этому новому для меня миру, я время от времени позволяла себе такую роскошь, но лучше так не рисковать, конечно.

Спросила у кого-то:

— Где здесь передачи принимают?

Показали. Рассказали подробно. Помогли заполнить бумажки.

В тот раз у меня не приняли примерно половину передачи, но как я позже поняла, это уже был хороший результат.

Половина непринятого ушла в другие дни в другие передачи. Просто надо было это аккуратно подсовывать. Я научилась искусству пропихивать непропихуемое. Это легко. Главное — твёрдо знать, что никаких правил на самом деле нет. Есть только одна древняя традиция: сообщить вам о том, что правила есть и сегодня (как и всегда) они такие. Завтра будут другими. Традиция такая, вообще не парьтесь и не запоминайте правила. Они меняются чаще, чем направления ветра.

В общем, я попала в очень странную женскую компанию. Я влетела в