– Сытая! - отметил вполголоса мастер.

– Как ты увидел? - немедленно поинтересовался Сова. - Я не вижу.

– Тут нужно слышать. Шлёпает тяжело. Слышишь? Без сомнения, толстая, сытая. Знать - местные закрома полны зерна, и мёда, и масла. Можно сделать приятный для меня вывод: люди Груфа не бедствуют. Для моего отца это было главной заботой.

– Кто был твой отец?

– Извини, малыш. Я оговорился. Об отцах забываем. Помним теперь только старую мудрость: кто больше молчит - тот дольше живёт.

Сова забежал вперёд, чтобы его было видно и, старательно сжав губы, кивнул. Пройдя ещё немного, Альба толкнул какую-то дверь. Она податливо распахнулась, приглашая пришедших в тёмное, с каким-то кислым запахом, помещение. - Дверей не запирают, - сказал, входя, Альба. - Значит, жизнь в Груфе спокойна.

– Кто там? - произнёс из темноты надтреснутый голос.

– Гости.

Послышался шорох, кряхтение. Раздались удары кремня по кресалу. Заалел трут, загорелась свеча.

– Наверное, домом ошиблись, - сказал крепкий, с неровно обрезанной, в проседи, бородой, преклонного возраста человек, приближаясь и освещая пришедших. - Ко мне гости не ходят.

– Здравствуй, кузнец, - сказал, блеснув глазами на свет свечи, с чёрным лицом трубочист.

– Ты меня знаешь? - не удивлённо, а как бы уточняя, спросил держащий свечу человек.

– Точней сказать - помню, - проговорил трубочист, и как мог смахнул с лица сажу.

– Странно, - сказал кузнец, отступая к столу и жестом приглашая пришедших. - Никогда не был знаком ни с одним трубочистом.

– Живёшь, как прежде, один? - поинтересовался Альба, подсаживая мальчика на высокое сиденье скамьи.

– Один, как перст, - ответил кузнец, зажигая вторую свечу. - Но кто ты?

– Я тот, - помедлив, с теплотой и волнением в голосе сообщил трубочист, - кому ты был другом лет тридцать назад. И для кого ты, по его приказанию, портил оловом золото.

Кузнец сел, потом поспешно вскочил, взял свечу, поднёс к самому лицу странного гостя.

– Да… да, - задохнувшись, сказал он, - глаза серо-зелёные, в точности… Но не может быть! Ты же умер!

Он медленно сел напротив пришедшего.

Но снова встал, обошёл стол и снова всмотрелся.

– А что… - он понизил голос до шёпота, - я тогда портил?

– Баронскую, - ответил таким же шёпотом Альба, и встал, - нагрудную цепь. - И этого, как ты понимаешь, кроме нас с тобой никто не знает, старик!

– Барон! - прошептал кузнец и, встав на колено, взял и поцеловал измазанную сажей руку.

– Здравствуй, кузнец, - сказал Альба. - Встань и садись. Разговор, как ты понимаешь, у нас будет долгим.

– Это же надо! Это же надо! - бормотал потрясённый кузнец, возвращаясь за стол. - Но не может быть…

– Чего? - спросил, тоже садясь, мастер Альба.

– Чтобы вы, ваша светлость, принуждены были искать пропитание, работая трубочистом!

– Ты прав, кузнец. Я не трубочист.

– А кто вы?

– Ну, кто-то вроде того, кем был Добрый Робин* (* Робин Гуд, благородный разбойник из Шервуда.). Охотник на злодеев.

– А!! Значит… Это прекрасно! Пусть неизбежное совершится! Будьте уверены, ваша светлость: я - ваш верный помощник.

– Помощник в чём? - спросил Альба.

Кузнец неуверенно посмотрел на ребёнка, который молча сидел и поблёскивал круглыми, близко посаженными к носу глазами.

– Говори смело, - сказал бывший барон. - Этот малыш умеет хранить тайну…

– В убийстве одного негодяя! - выпалил, дёрнув бородой, старый кузнец. - Того, кто убил вашего отца, хромоногого Альбу, и прибрал к рукам всё ваше добро, и замок, и право наследования… Он здесь, он владеет замком! Он здесь! И, хотя постарел, но здоров и благополучен! Было время - много потратил он денег, чтобы заткнуть рты тем, кто мог вслух сказать о том, отчего умер Альба, но вывернулся, и живёт теперь в вашем замке! А наш хозяин лежит в земле. Он убил его!

– А также заплатил за мою смерть, которую мне заменили мучениями, которые с трудом может вынести человек. Но я не стану убивать мужа сестры своего отца. Я здесь не для мести.

– Как же? - недоумённо спросил кузнец, взволнованно передвигая свечу.

– Ну, так. Я смотрю на Груф, и вижу, что он ухоженный, чистый. Днём у подножия стен множество босоногих детишек пасут кур и гусей. Простые люди Груфа едят мясо! Мостовые без выбоин. Крысы толстые. Тратятся деньги на масло для ночных фонарей. Хорошо устроил замок новый владелец. Люди при нём живут, очевидно, безбедно. Ну, и он пусть живёт. Судья ему - Тот, кто над нами. А я не трону его.

– Но, ваша светлость… Он уничтожил ваш род, и взрастил на его месте свой! Он убил вашего отца, отравил его, и вашу смерть подстроил! Разве вы не должны его ненавидеть?

– Нет, кузнец. Ненависть - это смех Сатаны. А я, сколь бы жутким делом не занимался, этого господина веселить не хочу.

В тёмном, так мирно пахнущем кузнечным углём помещении ненадолго воцарилась тишина. Наконец, хозяин проговорил:

– Но тогда, ваша светлость, с таким сердцем - вам прямая дорога в монахи!

– Да я и пострижен.

– Ка-ак?!

– Да, я монах. Ни жены, ни семьи, ни детей - до самой смерти. Вот только труды мои не мирные, и весьма. Все труды мои - для того, чтобы не встречались такие вот дети (Альба положил ладонь на макушку притихшего принца Совы) и их родители с теми, с кем они встретились не так давно. К слову - не положить ли нам мальчика спать? Из еды бы ему чего- нибудь наскоро…

– Есть, есть! - проговорил кузнец, торопливо вставая. - Каша с уткой, печёная тыква, кисель. Вон бочка, руки помойте!

И Сова вкусно поужинал, и уснул на широченной, потемневшей от времени лавке, свернувшись калачиком на прожжённом горновыми искрами толстом шерстяном тюфяке.

А бывший барон и старый кузнец сидели вдвоём за столом, на который хозяин к упомянутым уже блюдам добавил пузатую, тёмного стекла винную флягу. Вот только до утра не налили из неё ни разу - Альба рассказывал, а старик слушал так, как будто оцепенел.

– Вот и вся моя жизнь, - закончил мастер рассказ, когда небо за окном посветлело. - А на сегодняшний день у меня одна забота: сможешь ли ты принять под видом дальних родственников больную девушку и мальчишку? Денежное содержание могу дать любое.

– Никаких, ваша светлость, препятствий к этому нет, - ответил твёрдо кузнец. - Есть у меня ученик - молотобоец, ну, пусть будет ещё один. Оглянуться ведь не успеем, как вырастет.

– А здесь - тайна, кузнец. Мальчик этот - мой ученик.

– Ах, та-ак?! Ну да… Чему удивляться, если жизнь его так рано и так страшно осиротила.