— Кто они?

— Я не знаю.

— Ну хоть какие-нибудь догадки есть?

— Никаких.

— Но ведь они требуют, чтобы ты для них что-то делала. Из этого и надо исходить.

— В последнее время они ничего от меня не требовали.

— А раньше?

— Всякая мелочевка. Незначительная информация, отрывки из отчетов…

— Отчетов из файлов ЮНЕСКО?

— Да, и некоторых других.

— Каких других? Моего банка ЮБТК?

— Прекрати!

— Но я…

— Ради бога, прекрати!

— Значит, на самом деле эта фотография означает: «приготовься выполнить очередное задание». Так ведь?

— Прекрати, я очень прошу тебя, прекрати!

Катер, чуть увеличив скорость, проплывал между левым берегом Сены и длинным узким островком, почти полностью засаженным зелеными деревьями. Палмер неторопливо выпил стакан воды и, бросив взгляд на Элеонору, заметил, что она пристально наблюдает за выражением его лица.

— И все-таки?

— Да, очередное задание.

— Ладно, бог с ним, проехали. — Палмер прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Что с ним происходит? Откуда эта неприятная, противная сухость во рту, совсем несвойственное ему нервозное ощущение опасности… Неужели он настолько влюбился, что причиняемая им Элеоноре боль ранит его самого еще сильнее?!

— С тобой все в порядке? — спросила она, продолжая внимательно смотреть на него.

— Да. Насколько это возможно. — Он открыл глаза и, заметив ее обеспокоенный взгляд, улыбнулся. Во всяком случае, попытался изобразить некое подобие улыбки.

Она тоже улыбнулась. Как бы по-своему успокаивая его.

— Но ведь мы правильно поступили, выяснив все до конца, разве нет? Теперь нам все будет намного легче.

— Я… в обычном случае я, конечно, сказал бы да, но сейчас… сейчас, прости, у меня пока еще нет полной уверенности, что мы выяснили все до конца.

— Мы просто обязаны быть честными друг с другом.

Он медленно покачал головой.

— Увы, и да и нет. Твое поколение превыше всего ценит честность, а вот мое… мое, скорее, лицемерие, притворство и фальшь.

— Нет, нет, это совсем не так! Зачем так наговаривать на себя? И на свое поколение. Потому что…

Он перебил ее, слегка приподнял левую руку.

— Я один из немногих, которые могут позволить себе это. Открыть глаза на правду. — Затем, чуть помолчав, спросил: — Скажи, ты все еще любишь меня? Как и раньше? После всего этого?

— Нет, намного хуже, теперь я обожаю тебя.

— Вся беда в том, что я тебя тоже. — Они прильнули друг к другу, слились в долгом поцелуе. Смотрел ли кто-либо на них или нет, их в тот момент не особенно интересовало. Жизнь имеет и другие измерения. — А знаешь, теперь мне не так уж и важно, сколько и чего ты им передала об ЮБТК. Мы переживем.

— Но они никогда не просили меня об этом.

— Хорошо, но даже если все-таки спросят, то…

Они оба громко расхохотались, даже не обращая внимания на посетителей, сидящих за соседними столиками.

— Хотя насчет детей ты, наверное, не совсем права. В принципе, они совсем не заложники. Разве только если кому-то вдруг не понадобится, повторяю, конкретно понадобится, сделать их таковыми. За деньги или за что-нибудь другое.

— Нет-нет, дети могут быть заложниками по определению. — Она вновь наполнила бокалы вином, хотя в этом не было необходимости. — Вот взять, например, тебя, богатого, наверное, даже очень богатого человека. Ты когда-нибудь боялся, что твоих детей могут похитить? И потом что-нибудь потребуют. Либо денег, либо «услуги»…

— Не очень. Видишь ли, есть целый набор вещей, которые делают похищение детей делом довольно трудным, а иногда и просто невозможным: определенные маршруты перемещений, специальные меры предосторожности, охрана, ну и многое другое. Полностью уверенным, конечно, никогда быть нельзя, но и жить в вечном страхе тоже не сто́ит.

— Да, наверное, все это так, дорого́й, но чтобы гарантировать безопасность потенциального заложника, всегда приходится платить. А если нет денег, то приходится расплачиваться «услугами». Причем самыми разными. Иногда совершенно непредсказуемыми, иногда омерзительными.

Катер, уже развернувшись, снова проплывал мимо длинного, узкого и, похоже, вечно зеленого островка.

— Интересно, у него есть название? — поинтересовался Палмер.

— Да, это остров Лебяжий, — с готовностью ответила Элеонора. — Хотя в это время года лебедей там никогда не бывает. Они прилетят попозже. — Она немного помолчала, затем добавила: — Впрочем, у меня для тебя есть другой сюрприз. Взгляни-ка вон туда. — И показала рукой на статую за мостом Гревиль.

Воздух становился все более и более влажным, свет рассеянным, не таким прозрачным. Палмер прищурился. В статуе ему виделось что-то гротескно знакомое, но…

— Нет, похоже, это не то, — чуть подумав, протянул он. — Или, скажем, не совсем то.

— Да нет же, именно то самое! Это ведь на самом деле миниатюрная копия оригинала великого Бартольди. Вообще-то именно с нее и делалась ваша национальная гордость — великая статуя Свободы. Ну так как, тоска по родине, по Нью-Йорку еще не заела?

— Любимая моя, — чуть усмехнувшись, сказал Палмер. — Нашу национальную гордость мне приходилось видеть только один раз. И то лишь пролетая над ней в вертолете.

— И что, ты, американец, никогда не был внутри вашей статуи Свободы? На самом деле? Никогда не поверю!

Он обнял ее, слегка поцеловал.

— Ладно, пошли наверх. Там все выглядит куда как приятнее.

— Зато на Сене легко простыть. — Элеонора довольно откинулась на спинку стула, закинула руки за голову. — Завтра мы летим во Франкфурт. Мне бы не хотелось, чтобы ты…

Палмер печально покачал головой.

— Планы, программы, проекты, встречи — все расписано.

— Schrecklich![36]— Она встала, ласково взяла его за руку и повела за собой на верхнюю палубу.

Сойдя с прогулочного катера, они долго шли по левому берегу Сены. В основном молчали, наслаждаясь ландшафтами этой величавой реки. Хотя время от времени Элеонора спрашивала, впрочем, довольно равнодушно, куда они, собственно, направляются. «Да никуда, просто так гуляем», — усмехнувшись, отвечал он. Миновав третий мост, названный в честь Александра Третьего, они немного постояли, затем, бросив прощальный взгляд на вечную Сену, поднялись по ступеням высокой лестницы наверх, на широкую каменную набережную.