— Обвинение в поиске сокровищ необходимо сохранить!

Массно удивленно посмотрел на стопку из тридцати четырех сомнительных листков.

— Не вижу причины для того, чтобы настаивать на обвинении в поиске сокровищ, господин Бурье, если предполагается, что обвиняемый мог и сам изготовлять драгоценные металлы.

— Быть может, он использует особый дар для обнаружения золота под землей, в могилах или в тайниках, о которых уже многие столетия никто не подозревает?

На лице Массно появилось недовольное выражение, и он объявил:

— Я исключаю обвинение в поиске сокровищ.

Его оппонент едва ли не топал ногами:

— Достоинство суда и его непредвзятость смехотворны, если даже председатель полагает, что имеет право самовольно изымать из дела такие документы, которые один из судей счел существенными для обвинения и которые, быть может, являются основными…

— Господин Бурье, я, в качестве председателя суда, призываю вас к порядку и предлагаю вам выбрать одно из двух: либо вы слагаете с себя полномочия судьи, либо наше заседание продолжается.

Зал потонул в шуме.

— Председатель подкуплен подсудимым. Знаем мы, что такое золото Тулузы! — завопил все тот же голос.

Клерк с сальными волосами, сидевший перед Анжеликой, стал раздувать страсти, восклицая:

— В кои-то веки отправили под суд знатного и богатого…

— Господа, я прерываю заседание, и если вы не прекратите беспорядок, то я потребую очистить зал! — Голос председателя Массно с трудом прорвался сквозь шум.

С возмущенным видом он водрузил на парик квадратную шапочку и вышел, а за ним последовали и прочие судьи.

Анжелике показалось, что все эти важные вершители правосудия похожи на марионеток из кукольного театра: появились на сцене, сыграли свою маленькую роль и откланялись. Хоть бы только они и вовсе не возвращались!..

Зал успокоился и постарался вести себя пристойно, чтобы дать возможность судьям вернуться и спектаклю продолжиться. Все встали, заслышав стук алебард швейцарских гвардейцев о плиты пола: судьи возвращались.

В благоговейной тишине Массно вновь занял свое место.

— Господа, инцидент исчерпан. Бумаги, которые я посчитал подозрительными, вновь приобщены к делу, и каждый судья в свободное время сможет с ними ознакомиться. Я пометил их красным крестом, и каждый судья сможет составить собственное мнение о принятом мною решении.

— В этих документах, главным образом, содержатся свидетельства об оскорблении Святого Писания, — не скрывая удовлетворения, объявил Бурье. — Также в них идет речь о сотворении с помощью алхимии пигмеев и других маленьких существ дьявольского происхождения.

Толпа в восторге затопала ногами.

— А их покажут в качестве вещественных доказательств? — спросил какой-то голос.

Стража вывела нарушителя из зала, и заседание продолжилось.

Затем поднялся адвокат Дегре:

— Как адвокат обвиняемого, я приветствую приобщение к делу всех документов!

Председатель продолжил допрос.

— Для того чтобы покончить с вопросом о ядах, изготовление которых вы признали, разъясните суду. Если вы не намеревались воспользоваться ядом для покушения на кого бы то ни было, то зачем вы прилюдно похвалялись, будто сами ежедневно принимаете яд, «чтобы избежать угрозы отравления»?

— Именно так оно и есть, и сегодня я могу только повторить свои слова: я заявляю, что меня нельзя отравить ни купоросом, ни мышьяком, так как я принял этих веществ достаточно много, и у меня не будет даже легкого недомогания, если кто-то попытается отправить меня с их помощью в мир иной.

— Значит, вы и сейчас продолжаете утверждать, что невосприимчивы к ядам?

— Если я подобным образом могу удовлетворить королевский суд, то, как верный подданный, я не прошу ни о чем ином, как о возможности на ваших глазах принять любое из этих веществ.

— Стало быть, вы признаете, что владеете тайным заговором против ядов?

— Это вовсе не заговор, а практическое использование науки о противоядиях. Напротив, колдовство и суеверие — применение жабьего камня и тому подобных нелепых предметов, которые вы все, собравшиеся в этом зале, — я уверен, господа, — употребляете в надежде, что они защитят вас от яда.

— Обвиняемый, вы усугубляете свою вину, глумясь и издеваясь над уважаемыми всеми обычаями. Тем не менее в интересах правосудия, которое желает пролить свет на дело в целом, я не стану останавливаться на подобных мелочах. Однако я делаю, с вашего позволения, тот вывод, что в общем и целом вы признаете себя знатоком ядов.

— Я не больший знаток ядов, чем чего-либо еще. Я нечувствителен к действию лишь самых распространенных ядов, которые я уже назвал: это мышьяк и купорос. Но разве подобное знание не ничтожно мало, если вспомнить о существовании множества растительных и животных ядов, об экзотических ядах, флорентийских и китайских ядах, с которыми ни один знаменитый врач королевства не смог бы не только бороться, но даже их обнаружить?

— А известны ли вам какие-либо из подобных ядов?

— У меня есть стрелы, с которыми индейцы охотятся на бизонов. Есть также наконечники стрел пигмеев Африки, любая из которых способна убить такое огромное животное, как слон.

— Своими речами вы усугубляете выдвинутое против вас обвинение в том, что вы знаток ядов.

— Ничуть, господин председатель, но мои пояснения клонятся к тому, чтобы показать, что если бы у меня вдруг возникло намерение отправить на тот свет бедняг, которые косо на меня посмотрели, я бы не стал изготавливать для этого столь вульгарные и легко узнаваемые яды, как мышьяк и купорос.

— Тогда зачем же вы их изготавливали?

— В научных целях; кроме того, эти вещества иногда получались в ходе химических экспериментов с минералами.

— Не будем отклоняться от сути разговора. Довольно и того, что вы сами признали свой интерес к ядам и алхимии. Из ваших слов следует, что вы способны убить человека таким образом, что никто не заметит ничего подозрительного и не заподозрит вашего участия в преступлении. Кто даст нам гарантию, что вы уже не совершили чего-либо подобного?

— Такие обвинения требуют доказательств!

— Вас подозревают в двух смертях, случившихся при странных обстоятельствах, и хотя они и не включены в досье обвинения, есть смысл их назвать: во-первых, это смерть племянника монсеньора де Фонтенака, архиепископа Тулузского.

— То есть вызов на дуэль, спровоцированный противником, и сама дуэль при свидетелях нынче считаются колдовством?..

— Господин де Пейрак, советую вам переменить свой иронический тон перед судом, который лишь пытается выяснить всю правду. Что до второй смерти, которую вам приписывают, то она могла произойти как вследствие действия одного из ваших неуловимых ядов, так и собственно колдовства. Во всяком случае, вскрыв при свидетелях могилу одной из ваших бывших любовниц, мы нашли на ее трупе этот медальон с вашим поясным портретом. Узнаете ли вы его?