В юности за ней никогда не бегали парни. Они обращались к ней за советом, как привлечь Дженис или Оливию. Она пользовалась популярностью как друг, девушка, которую знают все. Но до Криса на нее никто не смотрел с выражением беспомощного восхищения, которое читалось во взглядах ребят, когда те смотрели на Дженис.

Холли никогда не удавалось выглядеть шикарно. Только перед самым сном ее «паж» укладывался ей на щеки двумя симметричными запятыми, а кожа казалась полупрозрачной и чистой, а не покрытой красными пятнами от волнения или напряжения. Поэтому Холли приняла на себя роль шута, «своего парня», стараясь, впрочем, несколько отстраняться от собственного дурачества, чтобы не становиться объектом шуток, а быть их автором. Оливия, лидер в их четверке, не имела себе равных и, естественно, не подлежала критике. Джен прославилась как секс-бомба. Трейси была всеобщим алиби. Холли считала удачей свое право совещательного голоса в этой компании. Теперь все это не имело значения, поскольку осталось в другой жизни. Но при виде Оливии, все такой же амбициозной и самоуверенной, Холли почувствовала, как просыпаются старые обиды. Ее угнетали собственное бессилие и неспособность сохранять свою весомость из-за какого-то укуса, ничтожной случайности, нападения со стороны противника — настолько маленького, что ему нельзя было оказать сопротивление.

«Самое важное, — думала Холли, стараясь не шевелить ногой, — это Кэмми».

Кэмми должна вернуться домой. Мишель уже пропал. Ленни хотя бы успел узнать, что такое успешная жизнь. Иан и Эван предположительно находятся в безопасности. Но у Кэмми не было даже шанса пережить то, что испытали она, Трейси и даже Оливия.

Холли вдруг вспомнила об олене, который разбудил ее однажды утром, когда они отправились на пикник в Брезина Вудс. Мальчишки были еще маленькими и вместе с ней заснули на усыпанном листьями одеяле под лучами октябрьского солнца. А еще о том, как она пекла печенье к Рождеству. О том, как она подолгу каталась на водных лыжах на озере, расположенном далеко на севере, в лесах Мичигана, вблизи домика, доставшегося ей от родителей. Она кружила и прыгала так долго, что даже ее крепкие ноги начали дрожать. О том, как они с мальчишками бесчинствовали в бассейне, который Крис сам установил у них за домом. О том, как они с Трейси два года назад, на ее сороковой день рождения, курили травку, сидя на заброшенном поле для гольфа. Как они с Крисом танцевали свинг на с надьбе его племянницы после долгих недель упорных занятий п местном колледже. Как она отряхивала снег с бутонов первых крокусов. О зимнем саде, который Крис подарил ей к их десятой годовщине: сплошное стекло и зеленые растения, изобилие кислорода и ароматов. О том, как ее тянуло в постели к Крису, как будто их позвоночники были намагничены. За пятнадцать лет брака они ни разу не спали порознь, как со временем поступали другие пары. Так или иначе, их тела всегда были соединены. Даже в жаркую ночь она все равно касалась рукой его плеча. Она так радовалась этому сейчас.

«Ну что ж, — думала Холли, — ну что ж...»

Она не боялась умереть. Она боялась того, что никогда не узнает, что было дальше. Не пытаясь навязывать свое мнение, она с абсолютной убежденностью верила в бессмертие души. Ей, однако, не удавалось представить себя эльфоподобным существом с воздушными крылышками и в белом платье, порхающим над подушками своих мальчишек и внушающим им правильные варианты теста.

«У вас все будет хорошо, парни, — думала она. — За исключением нескольких последних штрихов ваше воспитание закончено. Вы обладаете уверенностью в себе, которая выросла из моего постоянного безусловного одобрения, и у вас есть нечто, чем я наградила вас совершенно случайно. Я дала вам друг друга».

Боль в ноге нарастала, ревела и гремела, как станок, производящий несчастье. Таких мучений ей еще никогда не приходилось испытывать, даже в родах. И все же в ее душе сохранялся уголок, ярко освещенный надеждой. Иногда отступают вещи и похуже.

Под тревожным взглядом Трейси Кэмми медленно облачилась в водолазный костюм, застегнула его, засунула в пояс утяжелители и закрепила их. Она так тщательно готовилась, физически и морально, как будто ей предстояло забраться в кабину самолета. Девушка проверила компенсатор плавучести и показания на баллоне с кислородом, чтобы убедиться, что он полон. Она проверила все, как положено.

Вода есть вода. Но погружение в водоем глубиной пятьсот футов, пусть даже в самый верхний его слой, отличалось от погружения с инструктором у живописного рифа или в подводном парке, где все под контролем. Она сделала вдох через регулятор и согласилась на то, чтобы мать помогла ей взгромоздить на спину баллон. У нее было девяносто минут. На самом деле Кэмми сомневалась, что ей потребуется столько времени, но она не сказала этого Трейси. Она была уверена, что двигатель не подлежит ремонту. Но если есть хоть малейший шанс запустить мотор, пусть и не на полную мощность, худшее удастся предотвратить и они будут спасены. Кэмми сидела, пока Трейси занималась балансировкой баллона и обвязывала ее веревкой. Затем она встала и сделала гигантский шаг за борт.

Когда ее глаза привыкли к окружающему полумраку, она обнаружила, что добраться до винта не так уж легко. Когда они находилась на борту, судно казалось неподвижным — видимо, море успокоилось и у них не было ориентиров, относительно которых движение яхты стало бы заметным. Но яхта двигалась, и Кэмми поняла: ей придется приложить усилия, чтобы доплыть до мотора. Вскоре она смогла рассмотреть ось, на которую намоталась целая куча всевозможного мусора, изрубленного на куски. Усиленно работая ногами и сцепив кисти рук под грудью, Кэмми продвигалась к цели. Выпустив воздух из жилета, она плыла вдоль нового корпуса, скользкого и лишь кое-где покрытого крошечными водорослями. Впереди виднелся винт. С него свисала измочаленная ярко-зеленая веревка. Именно так она себе это и представляла. Веревка намоталась на винт, прежде чем ее успело разрубить. Кроме веревки там болтались какие-то тряпки и водоросли... рука...

Рука. Оторванная кисть руки. И что-то еще.

Кэмми рванулась наверх. Скорее наружу, на воздух, где она сможет рыдать и стонать!

Кэмми вылетела на поверхность, голося через загубник.

Чтобы его вытащить, нужно было обладать здравым смыслом. Но в этот момент ни о каком благоразумии не могло быть и речи. Одно сплошное потрясение, которое сопровождалось нечеловеческим воем. Это был не гнев и даже не страх. Это был крик смертельно раненного, обезумевшего существа. Барахтаясь в воде и не предпринимая ни малейшей попытки подтянуться по веревке на борт, она взывала к Трейси, умоляя ее о чем-то, как ребенок, который просится на руки. Трейси одним прыжком очутилась на мостике и врубила задний ход, не успев сообразить, что судно не слушается команд. Яхта ей не повиновалась.

Она закричала:

— Выплюнь загубник! Я тебя не слышу!

Кэмми продолжала барахтаться; загубник, как и прежде, заглушал ее крик. Течение подхватило яхту, и фигурка Кэмми стала удаляться, уменьшаясь на глазах.