Выстрелив все патроны и приведя к негодности ручное оружие, 30 января 1943 г. мы сдались в плен. Когда мы дошли до вражеских позиций, передовые части угостили нас сигаретами и сигариллами с наших собственных складов, захваченных русскими. У нас ничего не взяли. Со словами Voina kaput, skova domain («войне конец, скоро домой») все пленные, человек 250, собрались в колонну и двинулись на юг в сопровождении единственного конвоира. Когда солдаты и гражданские пытались нас ограбить, их отгонял автомат нашего конвоира. Когда его примерно через 1,5 км сменили, с другим конвоиром все было так же. Когда и его сменили еще через 1,5 км, начался великий шмон, в котором участвовали и гражданские. У нас взяли все, что у нас было, — все, что смогли увидеть. Мы дошли до южной автострады и пошли в сторону Бекетовки. На этой дороге нас настигли русские моторизованные части. Те, кто не успел отскочить, были раздавлены. Через несколько километров дорога свернула к железной дороге Сталинград — Бекетовка. Здесь, в будке стрелочника, нам роздали еду. Было выдано по буханке хлеба на каждые восемь человек и по соленой сельди на каждого. Так нас кормили восемь дней. Когда мы вернулись на дорогу, нас уже ждал русский отряд. У нас забрали последние пожитки, с нескольких товарищей даже сняли сапоги. И они стояли на снегу босиком, на морозе минус 30. Вечером мы дошли до лагеря Бекетовка, и нас распределили по домам без окон, с земляным полом. Поскольку у нас забрали одеяла, мы спали на холоде, на промерзшей земле. В лагере было 50 000 пленных. Из-за голода здесь происходили самые худшие вещи. У лагеря было два грузовика «Опель-блиц», которые каждый день вывозили мертвых в близлежащие овраги. В лагере была кухня, но того, что там готовилось, было недостаточно для такого множества пленных, так что если ты ел раз в неделю — тебе везло. В конце февраля нас погрузили на поезд. В каждом вагоне было 80—100 человек. В вагонах были нары. Для отправления естественных надобностей в полу была прорезана дыра 30×30 см. В углу стояла печь, в которой помещалось несколько поленьев. Чтобы они поместились в печь, куски дерева нужно было дробить ломом. В качестве пайка каждый получил по два ломтя хлеба и соленую сельдь. Но на протяжении всего пути пить было нечего. Когда поезд сделал остановку, умерших во время пути вынесли и сложили на снег у насыпи. На конечной остановке нашего маршрута нас выгрузили и разделили на лагеря «Бауэр» и «Нойман» на территории Республики поволжских немцев (столица республики, город Энгельс, находится на другом берегу Волги от Саратова. — Примеч. пер .). Тех, кто не мог идти, довезли в лагерь на санях с упряжками волов, которыми управляли русские женщины. Женщины были гражданскими заключенными и сидели в лагере недалеко от Бауэра. Деревня Бауэр была чудесным местом. Когда жителей вывезли в ссылку, на базе деревни было развернуто несколько лагерей. Из 1000 разместившихся здесь военнопленных 30 умерли. Сыпной тиф, дистрофия и дизентерия унесли многих. В первые недели почти никто не был способен работать. Врача в лагере не было, лишь русская медсестра, которая была беспомощна перед лицом всех этих умирающих. В марте был закрыт лагерь Нойман, и выживших перевели в Бауэр. Лишь человек 50 из нас были способны работать и использовались на строительстве фермы. В сентября 1943 г. Бауэр тоже был закрыт. Нас перевели в Вольск. Нас было 70 работоспособных и 150 больных. Это все, что осталось от двух тысяч.

Я был ефрейтором и служил на 3-й батарее конным вестовым. В то время я вел дневник. Я был 21-летним «юнцом», кандидатом в офицеры, и думал и писал соответствующим образом. Сегодня я замечаю, что я никогда не писал о чувствах или страхах в тот момент, когда сидел за стереотрубой во время бомбежки или обстрела или двигаясь в одиночку ночью. Вот мои записи за время с 5 по 20 мая 1942 г.

5 мая 1942

Уже четыре дня, как нас впрягли в огромный фронт, протянувшийся от Белого моря на севере до Черного моря на юге. Метрах в 300 от противника, на пологом холме за линией фронта, мы выкопали себе наблюдательный пункт, который даст нам защиту от заградительного огня, — но в основном от дождя, который льет целыми днями без остановки. Только сейчас я начинаю кое-как понимать, каково служить в пехоте. Форма у нас покрыта грязью, одеяла и плащ-палатки мокры насквозь, мы бегаем по расположению, постоянно оскальзываясь и падая, а дождь все течет сквозь бревенчатую крышу бог знает насколько непрофессионально построенного блиндажа. В России весна…

6 мая 1942

Умопомрачительно голубое небо! Настроение лезет все вверх и вверх. Ночной минометный обстрел. Прочитал в «Рейхе» статью под названием «Широкая душа нашего народа». Эти слова рейхсминистра [Геббельса] сказаны нам, солдатам, от чистого сердца; теперь мы меряем все иным аршином, чем дома. Мы больше не ворчим насчет пива и сверхурочной работы, мы заняты 24 часа в сутки и счастливы последнему глотку воды во фляжках.

Тем не менее мы признаем усилия нашей родины, они нам нужны, и мы не выжили бы без родины — это единственное, что определяет наши мысли и действия.

12 часов. Перед нами все стихло, даже артиллерию еле слышно, лишь разрывы время от времени, то около нас, то около пехоты. Каково сейчас там, на родине, и увижу ли я снова, как пробуждается природа? Если мне суждено пасть, то хотелось бы лежать под придорожными цветами. Наши мысли и наше беспокойство — не о нас, а о родине и о наших любимых. Как часто в последние недели мне хотелось быть на несколько лет старше, чтобы оставить после себя детей.

7 мая 1942

Ночью русские пытались прорваться через наше минное поле и окружить пехоту. Если бы им удалось, мы сидели бы в окружении.

8 мая 1942

Ночь прошла тихо. Со вчерашней почтой получил только письмо от товарища, который тоже служит.

9 мая 1942

Примерно в 2.30 утра поднялся ужасный огонь. Винтовки, пулеметы, минометы и пушки — короче говоря, все инструменты смерти и огневой мощи нашего столетия выкладывались по полной программе. Этот концерт был спровоцирован операцией нашей штурмовой группы, которая напала на русский дозор и вернулась с пленным, никого не потеряв.

10 мая 1942

Завтрашней ночью нас должны сменить и перевести в пределах расположения дивизии дальше на юг.

11 мая 1942

Русские долбят по нашему сектору с самого рассвета. Что-то будет! Мы, в общем, рады к вечеру убраться отсюда, потому что сидим на самом острие полосы, выдающейся в глубь русских позиций.

12 мая 1942

Вчера в 22.00 нас сменили части 294-й пехотной дивизии, и мы ехали всю ночь. Это уже третья бессонная ночь. Днем мы ничего или почти ничего не ели. Вечером продолжится марш на Харьков.

13 мая 1942

Тревога вчера в полдень! Русские прорвались при мощной танковой поддержке. Наша сменяющая группа попала в плен или в панике разбежалась. На пять часов позже — и на их месте могли бы оказаться мы. После обеда мы вышли на позиции за Петровской, и батарея стреляла по двум приближающимся русским танкам прямой наводкой, дистанция около 600 метров. Но без пехотного прикрытия ничего нельзя сделать, так что мы собираемся и отходим назад. Ночью замешательство достигло предела — русские танки ползли по холмам справа и слева от нас. «Победоносный отход» до рассвета, потом на огневые позиции, группа управления командира батареи в 200 метрах по фронту. Никакой пехоты насколько можно бросить взгляд, только пехотинцы группами по трое-четверо, бредущие в тыл. Это из двести девяносто четвертой!