Затем выбираю фотографию кофе и бельгийских вафель, и руку, которая держит их, – вполне сойдет за мою. На фоне симпатичного мозаичного столика с цветочками, а на заднем плане вода и зелень, расплывчато, как одно большое пятно. На улице. Подпись: Пора подкрепиться. И эмодзи с тортиком и лицом, которое высовывает язык.

А теперь покажем, что со мной можно весело провести время.

Я нашла фотографию молодоженов на пляже. С веб-сайта какой-то гостиницы, которая рекламирует свадебные церемонии. Понятия не имею, кто эти люди, наверное, модели. Выкладываю. Подпись: Воспоминания с друзьями. Чудесный день. Эмодзи – руки, сложенные в молитве.

В категории повседневного юмора с использованием животных я выкладываю фотографию крошки-бобра, который будто свалился на пол от усталости, а внизу подпись: Боброе утро – и добавляю комментарий: Удачного понедельника, народ. Терпеть не могу каламбуры. Из всех шуток они нравятся мне меньше всего, но Дейзи, кажется, в восторге от них. Сойдет.

Пересматриваю фотографии в черновиках. Не хватает чего-то веселого, жизнерадостного. Чтобы она посмотрела и сразу поняла – со мной будет здорово пропустить по стаканчику. И чтобы она не догадалась, что я сплю с незнакомцами, которые рисуют меня обнаженной. Я нашла в меру хулиганское фото, на котором группа друзей прыгает в бассейн; все парни снимают с себя плавки, выставляя голые задницы. Подпись: Ох уж эти мальчики! Эмодзи – с придурковатыми глазами и высунутым языком.

Ник в Instagram: Веснушка. О себе: Ты – среднее арифметическое пяти человек, с которыми ты чаще всего общаешься.

Судя по этим фоткам, я действительно похожа на такую девчонку, с которой Дейзи захотела бы общаться. Я выкладываю их всех. Подписываюсь на Дейзи и просматриваю все ее публикации, лайкаю некоторые фотки, комментирую, ставлю эмодзи со славящей рукой под теми фотками, которыми она наверняка особенно гордится, – с живописными видами и прочие.

А теперь – как после того, как я отправила письма, – придется ждать.

Когда Доннаха и Бекки возвращаются, я сплю на диване. Я вздрагиваю, когда ключ поворачивается в передней двери, и стараюсь быстренько собраться с мыслями. Выгляжу ужасно, у меня были пьяные сны, в которых я снова переживала прошлую ночь с тем таинственным парнем, меня мутит, я вспотела, голова идет кругом.

– Все хорошо? – спрашивает Бекки.

– Да, я в порядке, – бормочу я спросонья, – просто устала.

– Я имела в виду детей.

– Ах да. Конечно, все хорошо.

Я стараюсь сложить кашемировое одеяло и положить его так, как оно лежало, стильно перекинутое на край дивана, но у меня нет ни малейшего чувства стиля. Бекки тут же подходит и поправляет одеяло. Мне кажется, она даже не замечает, что она делает.

– Они легли в девять, – говорю я. – Я почитала им книгу. Мы не смогли отыскать обезьянку Бананку, поэтому я посидела с Киллином, пока он не заснул.

Она пахнет алкоголем и немого сигаретами. Они оба не в настроении. Доннаха достает бутылку воды и запускает ее с лестницы прямо в стенку, пока поднимается наверх, будто он на корабле. Может, мне кажется, но между ними явно кошка пробежала. Чувствуется напряжение. Может, он подслушал наш утренний разговор, когда был в туалете. Может, он не идиот и сам догадался, что жена переспала с другим мужчиной в ее собственном доме. Нет ничего лучше алкогольного опьянения, чтобы решить семейные проблемы.

Она произносит тихо:

– Он тебе что-нибудь говорил о…

– Нет, – отвечаю я, забирая свою сумку. Хоть бы она уже перестала напоминать об этом и делать меня сообщницей. Я прощаюсь и ухожу. Шагая по дорожке из песчаника к спортзалу, я чувствую, что за мной следят, оборачиваюсь и вижу, как лисица шмыгнула в тень.

– Привет, Тримбл, – шепчу я и достаю из сумки пакетик с арахисом. Я рассыпаю орешки по тайному саду. Только для нас двоих. Лично для нашей маленькой семейки. Я отхожу, и лисица крадучись пробирается в сад. Стоило ей заметить меня, как она тут же замирает на месте. Я не двигаюсь. Не надо меня бояться. Она нюхает орешки. Принимает решение. Приближается, не сводя с меня глаз, и съедает угощение, а я наблюдаю. Вдруг звонит мой мобильный, и лисица бросается прочь.

Я ворчу сердито и отвечаю на звонок.

– Голос у тебя какой-то недовольный, – говорит папа.

– Рингтон спугнул лисицу.

– Какую лисицу?

– Я подкармливаю лисицу в саду.

– Не стоит ее приучать, Аллегра.

– Да, а тебе не стоит приучать ягненка.

– Ягненок не лиса. Я думал, ты уже усвоила этот важный жизненный урок, Аллегра, – научилась отличать одно от другого.

– Да, я могу отличить лису от ягненка, спасибо за беспокойство.

– Правда? – говорит он и делает паузу. – В общем, я звоню тебе сказать, что поговорил с Полин, и она просила передать тебе, что тот политик, э…

– Рут Бразил, – говорю я тут же с воодушевлением.

– Да, Рут Бразил, приходила в «Массел-хаус» на Пасху, и Полин передала ей твое письмо. Что ты затеяла, Аллегра?

Я прыгаю от счастья по комнате, слушая, как папа ругает меня за то, что я вожу дружбу с лисицами и пишу письма политикам, и как ему жаль, что Полин не позвонила мне сама, и, может, я права – она действительно избегает меня, и так далее.

Проснувшись утром, я проверяю Instagram еще до того, как разлепить глаза, и вижу красную единицу возле стрелочки, указывающей на личные сообщения.

Счастливый Кочевник говорит: Веснушка! Как я тебе рада.

Ура! Я бью кулаком по воздуху и спрыгиваю с постели.

Утро чудесное. Ясное, солнечное, жаркое – настоящее пекло, как у нас говорят. Первая неделя мая. Вишня цветет. Я даже здороваюсь с мужчиной в деловом костюме с рюкзаком и приплясывающей походкой. Он смотрит на меня ошарашенно, наверное, думает, что я обозналась. Ничего страшного. Я улыбаюсь спортсменке. Она улыбается в ответ. Я глажу немецкого дога. Спрашиваю владельца, сколько ему лет. Три. Как его зовут. Тара, говорит он. Мы смеемся. Доброе утро, доброе утро, прекрасное утро, старик и его сын.

Я весело шагаю к следующему пункту моего маршрута – пекарне. Свистун сидит у двери и лопает эклер с кремом, горячий кофе возле него на земле.

Спеннер стоит рядом, курит. Он швыряет окурок, Свистун тут же бросается за ним.

Спеннер придерживает дверь для меня: Здоро́во, Веснушка! – и мы заходим внутрь.

Он заливает тесто в вафельницу, хотя я еще не сделала заказ. Он знает меня. Вроде ничего особенного он не делает, но он мне почти как родной. По крайней мере, достаточно родной, чтобы я вдруг принялась рассказывать ему о том, как я ездила к папе, и изливать все свои переживания. О том, как быстро папа изменился после моего отъезда. Как быстро он разваливается на части, если оставить его одного.