— Аюциан приходил меня проведать? Мама сказала, что я долго пролежала в лихорадке. Я ничего не помню. — Нет.

— Ни разу?

— Нет.

У нее на шее пульсировала жилка.

— А ведь он обещал.

— Значит, не сдержал обещание.

— А как же его одежда?

Я пожал плечами. Как раз с утра мама в испуге вспомнила: — Ох, а ведь тот юноша так и не вернулся за рубашкой! И такой дорогой плащ... Еще решит, что мы воры.

Ничего не сказав в ответ, я незаметно ускользнул в конюшню и принес лошадям гораздо больше воды, чем нужно, а потом уработался до седьмого пота.

— Ho это ужасно, — заметила Альта. — Он решит, что ты украл его вещи.

— Они, наверное, ему больше не нужны.

— Но как же так? И он обещал меня проведать. Не понимаю, почему он не пришел.

— Думаю, он просто забыл о твоем существовании. Сестра нахмурилась и села на подушках, завернувшись в покрывало. От движения она закашлялась. Я потянулся, взял ее за руку и держал, слегка сжимая, пока ее дыхание не восстановилось.

— Глупышка, — проговорил я, — посмотри на себя. Кряхтишь и плюешься, как старая молотилка Дженсона. Она закатила глаза.

— Я же не нарочно заболела.

— А кто в этом виноват? — Я старался не слишком на нее наседать. — И все ради чего? Ради какого-то мальчишки, который даже не пришел тебя навестить. Наверняка он давно уехал.

— Он племянник лорда Арчимбольта. — Что?

Альта поморщилась и выдернула руку: наверное, я сжал ее слишком сильно.

— Мне Сисси Купер сказала. Он из Каслфорда, но сейчас живет у лорда и помогает ему... управлять замком или что-то в этом роде. Сисси говорит, он из очень богатой семьи. Управляющий лорда Арчимбольта сказал другу ее деда, а тот сказал отцу Сисси, а она...

— Так он живет в Новом доме? И надолго он приехал? — Никто не знает. Может, и навсегда. Может, после смерти лорда Арчимбольта он унаследует поместье и замок.

Я встал, но в маленькой комнате даже некуда было отойти. Сел на корточки у очага и стал тыкать кочергой в огонь, пытаясь разломать наполовину прогоревшие дрова.

— Он обещал зайти и навестить меня. А еще сказал, что пришлет мне фруктов из Каслфорда!

— Видимо, пошутил. — Я сломал пополам самое больше полено, и оно развалилось, выпустив сноп искр. — Эмметт, что с тобой? За что ты его так ненавидишь? Я сел на пятки. Сквозняк приподнял кусок коры в очаге, и по его краю поползла огненная полоса; затем он взлетел и закружился, словно серая снежинка.

— Лучше, чтобы вы с ним не виделись, — проговорил я наконец. — Он не станет... такие люди, как мы, не можем... Ты не можешь... Ты понимаешь, о чем я. Лучше тебе о нем забыть. — Нет, не понимаю.

Я взглянул на нее: она наклонилась вперед, щеки ее пылали.

— Ты ничего о нем не знаешь. Почему я не могу ему понравиться?

— Понравиться? Альта, ты ребенок, которого он вытащил из воды. Вот и все. Забудь о нем, ради всего святого! — Мы обменялись гневными взглядами. — В любом случае, — сказал я медленнее, — как ты сама заметила, он обещал тебя навестить и не пришел. Можешь сделать выводы.

Она молчала. Пепел в очаге вспыхивал и бледнел. Я понял, что если буду продолжать ворошить головешки, огонь совсем потухнет. Вытащил кочергу и встал. На каминной плите тонким слоем лежал пепел; я чувствовал его между пальцев. — Что ты ему сказал?

— Что?

Альта прищурилась.

— Ты что-то ему сказал, верно?

— Ничего я не говорил. Зачем? Он и не собирался возвращаться, Альта.

— Ну ты и пес, Эмметт!

Она вскочила с кровати и кинулась на меня. Я отбивался, щадя ее, но так боялся причинить ей вред, что она исхитрилась хорошенько вдарить мне по плечу, а потом со всей силы влепила по уху ладонью, как кнутом.

— Альта, ради бога, прекрати!

— Ты лжешь! Что ты ему сказал? — Каждое слово она сопровождала ударом.

Наконец я схватил ее за запястья и бросил на кровать не так осторожно, как хотелось бы. Несколько секунд она продолжала бороться, точно мы снова были детьми, потом обмякла на подушках и закашлялась. Лицо раскраснелось, намокло, как у малышки, темные волосы липли к щекам.

Я сел рядом с ней на кровать и разгладил ближайший к ней кусочек одеяла. Она долго кашляла, а потом затихла.

— Аадно, — сказал я, — ты права, я велел ему держаться от тебя подальше.

— Но почему?

— Потому что испугался...

— Как ты мог? — Она села и взглянула на меня. Глаза ее горели, голос срывался на хрип. — Эмметт, как ты мог? Не понимаю. Ведь он бы наверняка пришел меня проведать, я в этом уверена. А потом...

— Да, а потом что?

Она молча уставилась на меня и натянула одеяло на голову. — Альта.

Ее голос глухо прозвучал из-под одеяла: — Ты все испортил! Все. Всю мою жизнь.

я закатил глаза.

— He говори ерунду.

— Ты не понимаешь! — Ее лицо показалось из-под одеяла. — Я точно знаю, Эм. В тот момент, как я увидела его, я сразу поняла. Я люблю его.

Последовало молчание. Я ждал, что она прыснет и первой отведет взгляд, но она этого не сделала. Никогда я не видел на ее лице такой уверенности, горячности и страсти. Мои внутренности скрутились в тугой тяжелый узел.

— Не говори глупости. Ты его совсем не знаешь. Разве можно так говорить?

— Но я знаю, что люблю его, — промолвила она. — Стоило мне его увидеть, и я сразу поняла. Это любовь с первого взгляда.

— Любовь с первого взгляда — сказки. Альта. Нельзя влюбиться в человека, не узнав его как следует.

— А мне кажется, будто я знала его всю жизнь! Когда я его увидела... Послушай, Эм, Сисси говорит... — Она снова села; глаза ее были серьезны. — Сисси говорит, что к людям по ночам иногда приходят ведьмы — нет. Эм, послушай, — приходят и оставляют горстку золотых монет, а когда ты просыпаешься, то ьшчего не помнишь. Они забирают все твои воспоминания. Эм! Что, если я уже знаю его, но просто забыла, что, если мы раньше любили друг друга, и поэтому я...

— Чепуха какая, — отмахнулся я. — Во-первых, тебе не кажется, что все бы заметили, если б ты внезапно память потеряла?

— Сисси говорит, что такое случилось с ее троюродной сестрой, поэтому она немного странная.

— Т'ы не настолько странная.'

— Эмметт, я не шучу!

— Тогда покажи, где ты спрятала свои золотые монеты, — я откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Ах, никаких монет у тебя нет? И что я говорил? Хватит нести чепуху.

— Можно подумать, ты что-то в любви понимаешь! — Она зарылась лицом в подушку и заплакала.