Более полутора десятилетий Курчатов осуществлял научное руководство советской атомной программой, атомной наукой и техникой. В трех фундаментальных областях — создании ядерного оружия, разработке научных основ ядерной энергетики и проблеме управляемого термоядерного синтеза — ему принадлежат важнейшие идеи. Будучи поистине щедрым человеком, он не занимался их регистрацией и оформлением. Так, лишь только в 1975 году ученый совет Института атомной энергии впервые рассмотрел предложение группы ведущих специалистов в реакторостроении о наименовании одного из явлений, открытых Игорем Васильевичем еще в 1948 году, «эффектом Курчатова». Известно, что он даже вычеркивал свою фамилию из списка соавторов отчета о научно-исследовательской работе, в которой ему принадлежала главенствующая роль. Он призывал жить и сам жил под девизом «Нужны знания, а не звания!».

Курчатов в атомном проекте занимался буквально всем — от получения материалов повышенной радиационной прочности до преподавания физики в МГУ, от разработки ускорителей на встречных пучках до синтеза трансурановых элементов, от сооружения санатория для профбольных до постановки исследований по молекулярной генетике. Как государственный деятель и научный руководитель, Курчатов много сделал для восстановления в нашей стране исследований по радиационной и молекулярной генетике.

Исключительно высокая ответственность, огромные полномочия, чудовищно сжатые сроки, напряженная работа, длившаяся годами, могли бы сделать из Игоря Васильевича хмурого, жесткого человека, каким он показан в кинофильме «Выбор цели» или изображен в граните перед входом в созданный им институт. К счастью (и в этом один из главных секретов истинного «эффекта Курчатова»), на самом деле «Борода» был веселым, остроумным, порой даже озорным человеком, что казалось совсем недопустимым для его положения. Он весь был словно заряжен электричеством высокого потенциала, но электричеством положительного знака. Дочь Е. П. Славского Марина Ефимовна вспоминает: «Глаза его сверкали искрами, словно бенгальские огни». А ученик Курчатова член-корреспондент Академии наук В. П. Джелепов написал, что «о них можно было зажигать спички». Создаваемая Курчатовым атмосфера «неистребимого», по его собственному выражению, оптимизма была удивительно заразительной. Много позже писатель С. Снегов в повести «Творцы» устами одного из ее героев скажет: «Улыбка — это тоже стиль, Игорь Васильевич!» И как же этот стиль помогал в те давние, трудные годы, когда каждый из курчатовцев понимал: «или мы — их, или они — нас»! «Старики» говорили: «Когда образ Игоря Васильевича Курчатова вдохновит кого-либо из композиторов написать симфонию, это будет музыка в мажорном ключе!»

Фантастическая целеустремленность Курчатова не иссушила его душу, не превратила в описанного Козьмой Прутковым одностороннего специалиста, «подобного флюсу». По мнению «стариков»-курчатовцев, лучшей его характеристикой служит великолепный лесопарк, взращенный его трудами и заботами на территории бывшего артиллерийского полигона, где и сегодня расположены корпуса института его имени. Заканчивая в три-четыре часа ночи рабочие сутки (сказать «рабочий день» было бы неточно) и начиная в девять-десять утра новый день, Игорь Васильевич ухитрялся находить время и энергию на новые посадки деревьев и на обстоятельную, со знанием дела беседу с садовником. Из-под Курска завезены были знаменитые соловьи, откуда-то еще — не менее знаменитые белки, на клумбах расцвели трогающие сердце полевые цветы и декоративные растения. Между двумя первыми ядерными реакторами — «Монтажными мастерскими» и объектом, — расположенными на двух противоположных краях 30 гектаров институтской территории, выросли и стали плодоносить яблоневые и вишневые деревья. И во всем этом продолжают жить и душа и мысли, школа человека-созидателя Игоря Васильевича Курчатова.

Почти все ленинградские коллеги по ЛФТИ утверждают, что в декабре 1932 года И. В. Курчатов неожиданно для многих переключился на исследования физики атомного ядра. Прекратив изучать физику полупроводников, он оставил работы, имевшие большие перспективы в промышленном использовании, и ушел в область, которая в то время в СССР считалась неприменимой на практике. Возможно, это решение уже достигшего высот в своей области талантливого ученого и стало неожиданным для многих, но только не для самого Курчатова с его изумительной интуицией, которая никогда его не подводила и, как показала жизнь, не раз помогала ему, говоря словами Пастернака, «услышать будущего зов». Еще в студенческие годы он писал о своей мечте: «Хотел бы узнать, откуда берется энергия звезд, источаемая ими в мировое пространство».

Начало 1930-х годов явилось прологом к решению проблемы практического освоения ядерной энергии. К тому времени накопилось огромное число экспериментальных доказательств предсказанного Эйнштейном взаимопревращения материи в энергию. Возможность использовать это явление практически и притом в колоссальных масштабах была открыта через семь лет после этого. В свое время великий Резерфорд утверждал, что в XX веке человечество не осуществит эту фантастическую задачу, так как для этого понадобилось бы использовать всю имеющуюся на Земле энергию. 1932 год оказался переломным: Чадвик открыл нейтрон[149], Юри получил тяжелый водород[150] — дейтерий, Кокрофт и Уолтон в Кембридже впервые расщепили ядро лития[151], Андерсен обнаружил позитрон[152]. В 1934 году супруги Жолио-Кюри открыли искусственную радиоактивность[153], а в Риме начал свои опыты с медленными нейтронами по изучению искусственной радиоактивности Энрико Ферми[154]. Так что в уходе Курчатова в физику атомного ядра было больше закономерного, чем внезапного: он увидел в ней великое будущее, которое изменит мир.

Организационно его переход был оформлен приказом по ЛФТИ от 16 декабря 1932 года «О создании „особой“ группы по ядру» под руководством самого директора института А. Ф. Иоффе[155]. Организацию работы группы Иоффе, подписав приказ, поручил Курчатову. Таким образом, Курчатов становится «правой рукой» академика по организации и проведению исследований в области освоения атомной энергии с самого их начала. Окончательно фактическое руководство всеми исследованиями перешло к Игорю Васильевичу с 1 мая 1933 года, когда группа была преобразована в отдел ядерной физики[156]. Заказчиком новых исследований выступил Наркомат тяжелой промышленности, выделив на работы по атомному ядру Ленинградскому физико-техническому институту 100 тысяч рублей[157].