Я посмотрел на жилеты и оттащил их в сторону. Под ними оказался небольшой ящик с чистящими средствами: нейлоновой щеткой для подметания пола, тряпками, жестяной банкой полироли, куском хозяйственного мыла и бутылкой из-под бренди, до половины наполненной прозрачной жидкостью, судя по запаху – бензином. Я прикинул, чем может моя затея кончиться, но особых шансов на успех не заметил.

Выключатель находился с другой стороны двери, а лампочку над головой закрывал плафон из толстого стекла. Я забрался на шкафы и осмотрел лампочку – появился проблеск надежды.

Спустившись, я взял один из жилетов, застежкой стального браслета наручных часов проковырял дырку в толстой парусине, просунул палец, надорвал и выгреб несколько пригоршней наполнителя – растительного пуха капка. Пришлось распороть еще несколько жилетов, и вскоре на полу собралась приличная горка желтой водонепроницаемой ваты. Я облил ее бензином из бутылки, прихватил пропитанный горючим клок, влез на шкафы и, выкрутив лампочку из гнезда, оказался в полной темноте. Действуя на ощупь, поднес пропитанную бензином вату к электрическим контактам и, держа стальной браслет часов голой рукой – изолировать было нечем, – закоротил цепь.

Шипящая голубая вспышка мгновенно воспламенила бензин, а сто восемьдесят вольт ударили меня так, что с горящей ватой в руках я свалился со своего насеста.

Снаружи слабо донеслись сердитые крики – без освещения осталась вся баковая надстройка. От горящего клочка вата на полу занялась ярким пламенем. Отряхнув с себя искры, я обмотал рот и нос платком, схватил один из уцелевших жилетов и встал перед стальной дверью.

Бензин выгорел в считанные секунды, вата начала тлеть, окутывая все клубами тошнотворно едкого дыма. Заслезились глаза, я задыхался, легкие разрывались от кашля.

За дверью закричали, что где-то горит, и потребовали дать свет.

Пора выходить на сцену. Я забарабанил в стальную дверь и заорал в голос:

– Горим! Пожар на борту!

Игрой все было лишь отчасти. От медленно тлеющей ваты дым прибывал. Если в следующие шестьдесят секунд меня не выпустят, я задохнусь. Это, должно быть, придало крикам убедительности. Охранник распахнул дверь, держа в одной руке револьвер, а в другой – фонарик.

Света на яхте не было, в потемках бродили неясные силуэты. Из кладовой поползло густое черное облако. Точно бык из загона, я вырвался следом, жадно глотая свежий воздух. Ужас удвоил силы – я смел охранника, и он, падая, выстрелил из «ругера». В свете вырвавшегося из дула пламени я сориентировался и метнулся к сходному трапу, ведущему на палубу.

В тесном пространстве оглушительный звук выстрела, казалось, парализовал видневшиеся тут и там расплывчатые фигуры. Кто-то бросился мне наперерез. Я ударил его плечом в грудь, и оттуда, словно из проколотого мяча, шумно вырвался воздух.

Поднялась суматоха, кто-то рослый загородил трап. С разбегу я ударил его ногой в живот, и, сложившись пополам, верзила упал на колени. Случайный луч фонарика скользнул по лицу, и я узнал знакомого – любителя чеснока. Воодушевленный зрелищем, я поставил ногу ему на плечо, оттолкнулся и допрыгнул до середины трапа.

Чьи-то руки вцепились в лодыжку. Я вырвался и почти вылез на палубу, стоя на ступеньке одной ногой. Левой рукой я прижимал спасательный жилет, правой цеплялся за латунный поручень и был совершенно беспомощен. В этот момент надо мной выросла темная фигура, и почти одновременно вспыхнул ослепительный свет.

Тот самый парень с дубинкой, злорадно ухмыляясь, снова занес ее над моей головой. Уйти от удара можно было, лишь выпустив поручень. Внизу поджидала толпа рассвирепевших головорезов.

Я оглянулся и хотел разжать руку. Внизу бандит с «ругером» присел на корточки и прицелился в меня, приспосабливаясь к качке. Раздался выстрел, тяжелая пуля взорвала воздух у самого уха – барабанная перепонка едва не лопнула, – попала в грудь нападавшего с дубинкой и отшвырнула его к фок-мачте. Раскинув руки, он огородным пугалом повис на такелажной оснастке. В отчаянном броске я вывалился на палубу и вскочил на ноги, так и не выпустив из рук спасательного жилета.

«Ругер» за спиной прогремел еще раз, от крышки люка полетели щепки. В три длинных прыжка я перескочил палубу, перевалился через борт и упал с высоты в черную воду, чувствуя, как обрывается все внутри. О поверхность ударился грудью и животом, а водоворот от винтов затянул меня довольно глубоко.

В ледяной воде немели легкие, пробирало до мозга костей.

Спасательный жилет помог всплыть; я то поднимался, то опускался вместе с легким волнением на поверхности и дико осматривался по сторонам. Вдали на берегу мерцали огни, яркие до белизны в окружающей темноте. «Мандрагора» размеренно скользила вперед, в открытое море. Удаляясь от меня в сиянии всех своих огней, она казалась праздничной и нарядной, как круизный лайнер.

Кое-как избавившись от обуви и пиджака, я просунул руки в проймы спасательного жилета. «Мандрагора» уже отошла на целую милю, как вдруг стала разворачиваться. С капитанского мостика ударил длинный белый луч прожектора и заплясал на волнах, прощупывая черную поверхность. Не теряя времени, я отыскал глазами буй у Инглиш-Граунд и маяк на Флэтгольме, повернулся и поплыл с поправкой на отлив и меняющееся направление течения.

«Мандрагора» замедлила ход и поползла в мою сторону. Луч прожектора, неуклонно приближаясь, шарил по воде.

Я плыл по течению длинными боковыми гребками под поверхностью, стараясь не вспенивать воду и еле сдерживаясь от перехода на саженки при виде пылающей огнями яхты. «Мандрагора» поравнялась со мной, но луч прожектора скользил по воде с противоположного борта.

Течением меня отнесло в сторону от ее курса ярдов на сто пятьдесят. На мостике толпились люди. В ярком освещении голубой шелковый халат Мэнни Резника переливался, как крылья бабочки. До меня доносился его сердитый голос, но слов было не разобрать.

Еще немного, и длинный луч уткнулся бы в меня холодным неумолимым пальцем прокурора. Он рыскал по воде в строгой последовательности: завершив траекторию, возвращался в исходную точку и продолжал поиск. В то мгновение, когда должно было случиться неизбежное, меня прикрыла случайно поднявшаяся волна – луч скользнул по гребню и отклонился в сторону.

С яхты меня не заметили и ушли дальше. Я лежал на воде, стиснутый спасательным жилетом, смотрел, как они удаляются, и меня мутило – и от облегчения, и от пережитого. Главное, я был свободен и беспокоился лишь о том, чтобы не окоченеть до смерти.

Я снова поплыл. Огни «Мандрагоры» становились меньше и меньше, пока не затерялись на фоне сверкающего ночным освещением берегового склона.

Мои часы остались на яхте – я не знал, сколько времени прошло, прежде чем руки и ноги потеряли чувствительность. Попытался плыть дальше, но конечности не слушались. Пришло непередаваемое ощущение легкости и свободы. Береговые огни померкли; казалось, меня окутали теплые, пушистые, белые облака. «Если это конец, смерть не так ужасна, как принято считать», – подумал я и засмеялся, беспомощно покачиваясь на волнах в спасательном жилете.