Лицо Хальтрекарока озарилось улыбкой. Вот она, его любимая супруга, свет его жизни. Не то что та…

— Поднимись же! — царственно воскликнул он. — Вот, я, Хальтрекарок, истинно говорю перед ликом Паргорона, что отныне ты, Абхилагаша, дочь Гариадолла и Совиты, навек и всегда моя первая и любимая жена, и ни одна другая тебя никогда не превзойдет, и клянусь я в том Центральным Огнем, и не будет сей моей клятве отмены!

Абхилагаша выдохнула. Она успела. Слова произнесены прежде, чем Хальтрекарок узнал, что волю-то она его исполнила, но Лахджа уже вот-вот освободится… возможно, уже освободилась… хотя храк ее знает, возможно, Сорокопут все-таки порвал там всех…

А Хальтрекарок с милостивой улыбкой поднял свою теперь постоянную первую жену, погладил ее по щеке… и вздрогнул. Ощутил чей-то призыв. Какого-то смертного колдунишки. Демолорд отмахнулся от него, как от назойливой мухи… попытался отмахнуться. Его потянуло с непреодолимой силой, насильно швырнуло сквозь пространство…

…И он обнаружил себя в нарисованном мелками круге. Рядом лежали две шоколадных конфеты, а на него таращилась маленькая девочка с длинным носом и глазами цвета фиалок.

— Учти, у меня банан, — сказала она, сердито прищурившись.

Глава 10

…Всплеск.

…Шипение.

…Вспышка.

…Взрыв.

Пространство сомкнулось, пространство разомкнулось. Кромку разорвало сразу в нескольких местах. Анклав Сорокопута дрожал и колыхался, бомбардируемый сразу с нескольких концов. Он в любой момент мог просто развернуться, выплеснувшись в мир, из которого его «запузырили».

Или в любой другой мир. Один из соседствующих.

И судя по тому, что творило небесное воинство, они именно это и пытались сделать!

На протяжении многих тысяч лет Сорокопут утаскивал к себе жертв — и те пропадали навсегда. Никто не знал о их судьбе, никто не мог их разыскать. Словно жадный жирный паук, он обматывал их паутиной и сосал энергию. Даже если кто-то просыпался, его крики слышал только сам Сорокопут… и длилось это недолго, тернии сразу же снова усыпляли жертву.

Но сегодня несколько мух каким-то непостижимым образом сумели освободиться, сумели призвать помощь — и паутина затряслась, разрываемая шмелями и осами.

Конечно, Сорокопуту сразу стало не до Майно и Лахджи. Он пытался сохранить хоть что-то, снова закуклить свою пещеру, уберечь хотя бы толику богатств. Он отрезал, отбрасывал целые куски своего анклава, жертвовал частями коллекции, чтобы спасти остальное.

Потом он стал искать способ спасти хотя бы свою жизнь. Жизнь и тернии. Тогда он со временем снова напоит их энергией, все восстановит и возродит.

Но ему не давали и этого. Повсюду были свет и огонь. Они нашли путь в его нору, вскрыли ее изнутри, и началось то, что так долго пытался сделать Паргорон — Сорокопута травили, как травят барсука. В блаженном сиянии шли крылатые великаны, и лилась из ниоткуда небесная музыка, и воля божества струилась по тоннелям, освобождая души целыми сонмами.

Повсюду рождались все новые богомысли. Расправляли белоснежные крылья и взмахивали пылающими клинками, повинуясь Адрахиилу, Мечу Господа. Три тысячи лет это Воплощение давало Сорокопуту огромную силу, он спеленал, изолировал и сокрыл его изумительно ловкой комбинацией… но сегодня кто-то его освободил, и демиург услышал свою потерянную частичку!

Уже нет сомнений, что Сорокопуту не оставят ничего. Все новые и новые экспонаты сползают с шипов, все больше и больше прорех образуется в дивном узоре, что рисовался тысячелетиями.

Его шедевр полностью уничтожен… как и его могущество.

— ГДЕ ТЫ, МЕРЗКАЯ ОБЕЗЬЯНА?! — прогремел оглушительный рев.

Мистхариор, древний царь красных драконов. Он был одной из жемчужин коллекции, обладал неисчерпаемой мощью, десять тысяч лет кормил и питал Сорокопута… а теперь уничтожает коллажи в своей невежественной ярости!

Как это случилось?! Как?!

Сорокопут отступил уже к самому центру, к ядру анклава. Здесь еще царило спокойствие, его драгоценные бабочки по-прежнему спали… хотя тоже уже не все. Аурон, прекраснейший среди альвов, раскрыл глаза и с насмешкой взирал на Сорокопута. Семь тысяч лет провели они вместе, семь тысяч лет Аурон был здесь самым драгоценным алмазом… что же, и его теперь придется отдать?!

Ни за что!

Сорокопут стал закручивать пространство. Хотя бы это. Хотя бы самый центр оставить за собой. Он многого не просит, пусть забирают все остальное. У него останется жизнь и несколько самых дорогих сердцу цветков. Те, что поменьше. Самых крупных он держал в других залах, украшениями экспозиций, но небольших и особо драгоценных — тут, где мог иногда снимать их и… любоваться.

Выходы исчезли. Тоннели закрылись. Тернии сомкнулись так, что не оставили ни единого пути наружу. Возможно, они его просто не найдут, а если найдут — не смогут прорваться. Именно так Сорокопут когда-то спрятался от Паргорона, именно отсюда когда-то начал потихоньку разрастаться… он просто начнет все заново, ничего страшного. Все равно основная часть душезапаса именно здесь, в корневой системе, в центральном узле…

…Лахджа почувствовала дурноту. Поначалу она вовсю участвовала в кутерьме, рвала тернии десятками когтистых лапищ, жгла все вокруг Электрошоком, срывала с шипов все новых жертв, надеясь улучить момент и вцепиться Сорокопуту в горло… но он не стал принимать бой, у него хватало забот поважнее. Хозяин анклава сразу скрылся, отступил в глубины, удирая от лавины разъяренных пленников, спасаясь от Света и благодати.

А теперь они настигли и Лахджу. Она пыталась держаться, уговаривать эти невыносимые для демонов энергии, что она хорошая, что она почти и не грешила, не так уж много в ней и Тьмы-то… но это все равно что рассказывать радиоактивному облаку, что ты всю жизнь вел здоровый образ жизни.

— Майно, мне плохо, — пробормотала она, оседая на руки мужа.

— Уходим, — кивнул тот. — Ему, скорее всего, конец. Вератор, вытаскивай нас!

Совнар кивнул на прощание и ушел, открыв зеркальный тоннель. Кошель сам собой распахнулся, одного за другим поглощая фамиллиаров. Исчезли в инерционных вспышках друзья Вератора — смиренный брат Тиканохуа, титаны Мастальдар и Имрата, сэр Элторган Экспере и Дровойник. Майно обнял покрепче Лахджу, и их тоже повлекло, потянуло обратно — на Парифат, в Мистерию, в Валестру. Вератор натянул незримые нити, переставляя и рокируя живые фигурки, мгновенно перенося сразу множество существ сквозь высшие измерения.

У Вератора они надолго не задержались — сразу же полетели домой, к детям. Лахджа пришла в ужас, узнав, что уже луна Медведя, что они провисели на шипах больше месяца, и все это время ее старшая дочь хозяйничала в одиночку, упрямо отказываясь покидать усадьбу.

Нет, понятно, что за ними приглядывали домашние призраки, дядя с тетей, соседи и друзья семьи. И все-таки. В