Я замерла, завороженная видом тети Лусии. Она словно очнулась и вышла на освещенную сцену, и кто-то слегка подрумянил ей щеки, и сделал точеной фигуру, и заставил помолодеть. Быстрым рассеянным жестом она провела щеткой по волосам, будто внезапно собралась куда-то идти, и сказала:

— Что смотришь, племянница? У тебя вид как у дрозда, когда он взъерошит перышки. Ты ведь не глупая, совсем не глупая. Не глупая и не наивная, но и не проницательная. К тому же ты чересчур ласковая и привязчивая, чтобы с ходу во всем разбираться. В общем, не слишком понятливая.

Последняя фраза ужалила меня, как оса, и я пошла в наступление:

— Говоришь, я не слишком понятливая, а раньше говорила, что я гораздо умнее брата и сестры, ты при них это говорила. Почему же я вдруг стала такой непонятливой?

— Не имеет значения, да и тогда я это говорила просто так.

Тетя Лусия погасила только что зажженную сигарету и закурила новую. Руки у нее дрожали, как в тот раз, когда она рассуждала о тете Нинес и чашка с чаем приплясывала на блюдце, но ни тогда, ни сейчас это не свидетельствовало о ее возбужденном состоянии. Чем спокойнее она была, тем более возбужденной казалась. Она не притворялась, просто возбуждение прекрасно уживалось в ней с холодной трезвостью ума. Мне казалось, с годами в ее организме выработалась своеобразная координация, напоминающая картезианское параллельное существование двух субстанций: между тем, что она чувствовала и думала, и тем, что она говорила и делала, не было ничего общего, наоборот, движения и мысли словно соперничали друг с другом.

— Вряд ли ты говорила просто так, тетя Лусия, ты никогда ничего просто так не говоришь. Когда я была помоложе, я в это верила, но теперь я вижу, что ты не полагаешься на случайности, а действуешь с определенными намерениями.

— С дурными намерениями, ты ведь это хочешь сказать?

— Не знаю, с дурными или нет, но всегда с определенными. Ты точно знаешь, чего хочешь, и в соответствии с этим поступаешь. Поэтому не может быть, чтобы ты перепутала Габриэля и Фернандо.

— Я тебе уже сказала, я ничего не перепутала! Это ты перепутала, по крайней мере сначала. По сути, ты ведь самая обыкновенная, darling, а путаница — вещь очень приятная и очень распространенная. Она притупляет острые углы и затуманивает истину. Трусы вечно все путают. Знаешь, я иногда думаю, может, ты трусиха? До сегодняшнего дня я была в этом почти уверена. Я поставила опыт и увидела, что ты ничего не желаешь понимать. Недаром говорят, что глупость — это благо…

— Спасибо за комплимент, тетя Лусия, огромное спасибо.

— Продолжаешь притворяться? Зачем? Не нужно. Ты напоминаешь мне бедняжку Нинес. Глупышки всегда больше притворяются, изображая вселенскую скорбь.

— Ты сама сейчас притворяешься, хотя тебе-то это совсем ни к чему. Если уж ты наговорила мне столько приятных вещей, то скажи и последнюю: что ты тогда имела в виду?

— Я имела в виду, что твой отец не Фернандо, а Габриэль. Ты дочка Габриэля, зануда. Твоя мать согласилась выйти замуж за Фернандо при условии, что он даст тебе свою фамилию, поэтому по закону ты, конечно, его дочь.

— Я тебе не верю!

— Естественно, веришь, причем настолько, что тебе даже не нужно спрашивать маму. Но ты все-таки спроси.

Мысли у меня путались, в голове крутилось сразу несколько вопросов. Мне не хотелось показывать тете Лусии, что преподнесенное ею с таким злорадством сообщение повергло меня в полное замешательство, а в злокозненности своей тетки я в данном случае нисколько не сомневалась. Я только желала знать, почему она сделала это именно сейчас.

— Ты права, я тебе верю, но не понимаю, почему ты не сказала об этом раньше.

— Мы все вчетвером — Габриэль, Фернандо, твоя мама и я — договорились, что, поскольку брак состоится и все будет законно, хотя я считала, что ничего хорошего из этого не выйдет, так вот, мы договорились, что никто никогда об этом не узнает, прежде всего ты. Том, например, тоже ничего не знает. Единственный раз в жизни я выполнила свое обещание, но теперь, нарушив его, чувствую себя такой, какая я есть. И не только я.

— Но почему ты выбрала именно этот момент, спустя двадцать семь лет, когда тебе уже все безразлично, почему?

— Хочешь знать, почему? Потому что я вижу, как ты начинаешь умиляться, глядя на своих родителей. Умиление затмевает мораль. Их влюбленность размягчает твое сердце, и вместо того чтобы испытывать чувства, которые должна испытывать, которые испытываю я — скуку или отвращение, — вместо того чтобы смеяться над этим соглашением, этим латанием дыр, этим поздним примирением, ты все это одобряешь. Но ты не можешь это одобрять, и никто не может. Пока я жива, никто не будет радоваться подобному исправлению прошлого или одобрять его. Исправлять уже нечего, что сломано, то выброшено. Вот почему я сказала тебе об этом сейчас, именно сейчас!

Во время разговора тетя Лусия пару раз меняла позу и наконец села спиной к зеркалу, скрестив на груди руки и пристально глядя на меня.

— До чего же ты труслива, племянница, хочешь спастись во что бы то ни стало, не желаешь признавать, что мать тебя обманула! Чем ближе вы были, тем более скрытной она была и тем больше тебя обманывала. Не то поразительно, что я молчала, а то, что она ничего не рассказала лет десять назад, когда ты была уже достаточно взрослой. Почему твоя мать не сказала тебе правду? Отвечай!

— Не знаю, тетя Лусия.

Я кое-как простилась и вернулась домой, но не могла ни лежать, ни сидеть и начала кружить по комнате. Мне не хватало воздуха, и я открыла окна, но свежий воздух не принес успокоения, наоборот, шум моря и красота любимого с детства острова еще сильнее раздражали меня. Я закрыла окна и не стала спускаться ни к обеду, ни к ужину. Спустя примерно полчаса после ужина и обычных посиделок, когда все уже разошлись по своим комнатам, я услышала сначала на лестнице, а потом на площадке характерные мамины шаги — твердые и решительные. Она пару раз постучала в дверь и вошла. Я лежала на постели, глядя в потолок.

~~~

— Ты заболела?

— Нет.

— Почему же ты не пришла ужинать?

— Потому что мне не хочется разговаривать.

— Совсем не обязательно разговаривать, можно просто поужинать.

— Я никого не хочу видеть и не хочу видеть тебя.

— Почему ты не хочешь меня видеть?

— А ты как думаешь? Тебе кажется нормальным, что я вдруг расхотела тебя видеть?

— Нет, мне это не кажется нормальным.

— Тем не менее так оно и есть. Я больше не хочу тебя видеть.

— Что за глупости! Почему?

— Потому что ты меня обманула. Двадцать семь лет сплошной лжи, с меня хватит!

Мама присела на край кровати.

— Насколько я знаю, я тебя никогда не обманывала. В нашем доме ложь считается худшим из зол, поэтому никто не лжет.