Более того, элитные и массовые группы российского общества выглядели в целом вполне удовлетворенными тем, что они получили. Конечно, it could be much better, but it could be much worse. Для подавляющего большинства все выглядело неплохо: высокие цены на российское сырье обеспечивали если не обогащение, то повышение жизненного уровня и рост притязаний. Исключение составляли политические активисты и сравнительно небольшая по своему удельному весу идеологически ангажированная группа населения, выражавшие недовольство ограничением политических и гражданских свобод. Но эти люди упустили свой исторический шанс изменить ситуацию в 2011–2012 гг., и теперь им оставалось лишь адаптироваться к ней.

Однако не зря говорится, что главный враг человека – сам человек. Так и главный враг любой власти не внешние враги и заговорщики, а действия (или бездействие) самой власти. К революциям, да и вообще к любым политическим потрясениям ведут не столько злые умыслы и коварные заговоры, сколько ошибки, глупости и лень власти предержащей. А еще невезение и роковое стечение обстоятельств.

И это невезение так рельефно проявляется в истории, что можно говорить о некоей общей закономерности гибнущих режимов. Начиная с определенного момента, они ведут себя столь неудачным и даже самоубийственным образом, что, кажется, будто ими движет рок, стремление к собственной гибели. То, что старина Зигмунд Фрейд окрестил Танатосом.

Парадоксальным образом такой роковой чертой, за которой начинается безостановочное скольжение в пропасть, очень часто оказывается стремление режима улучшить ситуацию, придать ей новое качество и динамику. Так, первым решительным шагом к погибели СССР стали реформы Михаила Горбачева. Начатая им революция сверху переросла в революцию снизу, завершившуюся раскассированием страны и социализма. А без горбачевских реформ мы, возможно, до сих пор жили бы в Советском Союзе, хотя и не социалистическом.

Точно так же началом сопровождавшегося революциями конца Российской и Османской империй, кайзеровской Германии и двуединой монархии Австро-Венгрии стала Первая мировая война, из которой эти страны рассчитывали выйти обновленными и усилившимися.

В общем, каков бы ни был характер новой динамики – социальный, геополитический, политический, – любое серьезное нарушение устоявшегося баланса, статус-кво выводит государство и общество из равновесия и резко повышает риски. Один из главных рисков состоит в возрастании числа некачественных и ошибочных решений, что естественно в разбалансированной системе.

Путь к революции, равно как и дорога в ад, вымощен благими пожеланиями реформ, обновлений и «маленьких победоносных войн», которые на деле оборачиваются роковой совокупностью ошибок и глупостей.

Но даже благие пожелания необязательны. Революции последнего времени начинались вовсе не потому, что власти страны имярек начинали реформы или войну. А оттого, что они просто одуревали от собственной безнаказанности и кажущегося всемогущества. Именно так обстояло дело в ходе «арабской весны», в России конца 2011 г., на Украине в 2013–2014 гг.

Эти рассуждения имеют прямое и непосредственное отношение к нашему богоспасаемому Отечеству. Присоединение Крыма к России в феврале – марте 2014 г. взорвало статус-кво в постсоветском пространстве, в Европе и в мире.

В данном случае я выношу за скобки побудительные мотивы и механизм принятия этого в полном смысле слова исторического решения – они лежат вне плоскости этой книги. Отмечу лишь, что таковое могло быть принято лишь в ситуации критического ослабления украинской государственности, произошедшей после и вследствие «революции достоинства».

(Напомню еще раз, что любая революция неизбежно сопровождается снижением эффективности бюрократической машины, ослаблением, а то и гибелью государства. И украинский случай в этом смысле был скорее типическим, чем особенным.)

Гораздо больше меня занимают еще до конца не проявившиеся внутриполитические последствия этого шага российского руководства. Геополитический ревизионизм самым серьезным образом сказался на внутрироссийской ситуации. Фактически произошла коренная смена парадигмы поведения высшего российского руководства.

Ведь правление Путина – прямое или опосредованное (когда он был премьер-министром) – проходило под знаком сохранения политического и социального статус-кво. Если воспользоваться аналогией из китайской истории, где, всходя на престол, император выбирал девиз своего правления, таким девизом Путина для России могло бы стать слово «стабильность». И превентивная борьба режима с революцией – главным вызовом стабильности – лишь подтверждает данную мысль. Все законодательные новеллы, политические изменения и идеологические поиски власти второй половины 2000-х – начала 2010-х гг. были нацелены на увековечивание политического статус-кво.

Правда, здесь надо оговориться, что стабильность вовсе не исключала изменения правил игры в экономике, где происходили передел собственности в пользу правящей группировки и ползучее огосударствление. Под политическую и административную монополию, таким образом, подводилось материальное основание. Тем не менее в общем и целом Кремль буквально молился на статус-кво, опасаясь любых серьезных перемен и сдвигов.

Однако головокружительная геополитическая эскапада весны 2014 г. не замедлила сказаться в масштабных внутриполитических последствиях. На поверхности оказались западные санкции и российские контрсанкции, чье совокупное влияние постепенно стало негативно сказываться на экономике, потребительской сфере и социальном самочувствии российского общества, прежде всего городского среднего класса.

Кардинальным образом изменилась идеологическая и социокультурная атмосфера в России. Кремль решительно ушел от политики поддержания статус-кво. «Если ранее режим предотвращал обострение конфликтов и сдерживал мобилизацию населения, избегая явной идеологизации, то теперь его действия все в большей мере определяются логикой конфронтации, из которой он уже не может вырваться»[74]. Нетрудно догадаться, что, мысля и действуя в логике политической конфронтации, власть собственноручно формирует условия для масштабного внутреннего конфликта.

Не менее важно, что переход России от открытости и сотрудничества с Западом к конфронтации с ним и самоизоляции коренным образом противоречит социокультурной ориентации и материальным интересам подавляющего большинства российской элиты. Советский Союз мог позволить себе «холодную войну» и противостояние с Западом, поскольку коммунистическую элиту абсолютно ничего с ним не связывало. Более того, советская идентичность строилась как отталкивание от Запада.

Нынешняя российская элита – финансово-экономическая и политико-административная – связана с Западом мириадом нитей; Запад для нее не антимодель, а земля обетованная. Поэтому обусловленное крымским анабазисом и войной в Донбассе российское противостояние Западу вызвало самое серьезное внутреннее сопротивление российской элиты и спровоцировало резкий, хотя внешне малозаметный, рост напряженности в ней.