«Берия трижды принимал меня в здании наркомата внутренних дел по делу моего отца. Он принял меры по пересмотру его дела – и вскоре из-под стражи отец был освобожден. Берия, как я потом поняла, хотел использовать освобождение моего отца в своих гнусных целях.

Летом 1940 года он обманным путем пригласил меня к себе на дачу якобы на какое-то семейное торжество. Я согласилась поехать к Берии и даже захватила с собой подарок (деревянную собачку в виде сигаретницы) в знак благодарности за справедливое решение по делу моего отца.

В действительности на даче не было не только гостей, но и его жены. Я заподозрила Берию в неблаговидных намерениях. Но занимаемое им положение вначале рассеивало мои подозрения, однако, оставшись наедине со мной, Берия повел себя как окончательно разложившийся человек и пытался силой овладеть мной.

Спустя некоторое время Берия позвонил мне по телефону и в извинительном тоне повел со мной разговор о его нетактичном поведении на даче. В этом же разговоре он снова пригласил меня к себе на свою московскую квартиру на Малой Никитской улице. Вскоре за мной пришла машина, и я поехала к Берии. Но и на этот раз никаких гостей в квартире не было. Он преследовал ту же самую цель и вел себя так же, как и на даче: „нанайские игры“ продолжались довольно долго, но я вырвалась от него и уехала домой…»

Напомним, что отец актрисы, Алексей Федоров, был арестован летом 1938 года – его обвинили в преступных связях с доктором-немцем, которого он привлек к лечению своей смертельно больной жены. То есть арест был осуществлен в бытность наркомом внутренних дел Николая Ежова. Что касается Лаврентия Берии, то он в тот период уже был переведен из Грузии в Москву и готовился сменить Ежова. 22 августа 1938 года Берия был назначен его первым заместителем, а 25 ноября вытеснил Ежова из наркомовского кресла.

Вполне возможно, что Федорова уже тогда пыталась вытащить отца из тюрьмы, поскольку именно при Берии началась массовая реабилитация тех, кто был осужден при Ежове в 1937–1938 годах (было выпущено из тюрем около 170 тысяч человек). Однако Алексей Федоров на свободу тогда так и не вышел. А когда Федорова перебралась из Ленинграда в Москву, она возобновила свои попытки по вызволению родителя. И с этого момента начались ее регулярные встречи с Берия «тет-а-тет». Якобы только с одной целью – освободить родного отца. Но это весьма странно – принимать у себя раз за разом актрису и беседовать с ней лишь об одном. Судя по всему, эти встречи касались не столько судьбы отца Федоровой, сколько агентурной деятельности «Зефира». На этих встречах нарком обсуждал с ценным агентом некие секретные вопросы их совместной деятельности. И касались они «немецкой темы» – той самой, по которой давно работал агент «Зефир». Видимо, Берия ставил перед ним (как и перед другими агентами, которые были у него на связи) некие цели, которые вытекали из той ситуации, что складывалась в советско-германских отношениях летом 1940 года. А ситуация там была весьма и весьма серьезная. Читаем в одном из рефератов на эту тему:

«…Весной 1940 года в Москве из достоверных источников стало известно, что вермахт наращивает силы на границах Советского Союза. На запрос советского правительства о причинах военных перемещений Гитлер уклончиво дал ответ под благовидным предлогом военных учений.

В мае в Москву приехал новый посол Англии Стаффорд Криппс. Сталин, учитывая складывающуюся обстановку, сразу дал согласие на прием английского посла. С этим приемом была организована недвусмысленная демонстрация: кабинеты Сталина и Молотова располагались на одном этаже. 1 июня поверенного в делах фон Типпельскирха вызвали к наркому иностранных дел Молотову, пришлось довольно долго сидеть в приемной. И вдруг мимо него прошел прямо в кабинет Сталина британский посол Криппс и был принят, имел продолжительную беседу. Поверенный забил тревогу – в Москву возвратился Шуленбург (посол Германии в СССР. – Ф. Р). Около двух недель посол добивается аудиенции у Молотова, а когда наконец был принят, то первым его вопросом стал интерес, чем вызван визит британского посла. Молотов ответил, что это политический шаг Черчилля к установлению более тесных отношений, и этим советский наркомдел дал понять, что у его правительства еще есть выбор.

После поражения Франции Сталину стало ясно, что Германия будет отходить от своей заинтересованности в нейтралитете Советского Союза. 25 июня 1940 года через британского посла С. Криппса Черчилль направил личное послание с предложением улучшения отношений между обеими странами.

Поражение Франции резко изменило соотношение сил не только на европейском континенте, но и повлияло на их расстановку в глобальном масштабе, придало новое направление мировому развитию. Во время германского наступления на западе в июне 1940 года сталинское руководство приступило к реализации тех договоренностей, которые содержались в секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 года.

23 июня 1940 года в газете „Известия“ в заявлении ТАСС „о советско-германских отношениях“ опровергло слухи о сосредоточении советских дивизий на литовско-германской границе. В связи с этим ТАСС еще раз подчеркивал, что „добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения пакта о ненападении, основаны на конкретных государственных интересах“. Фактически это была декларация неизменности внешнеполитического курса СССР и соблюдении нейтралитета по отношению к воюющим державам. Это в некоторой степени относилось к Великобритании, которая весной и летом не предпринимала дипломатических усилий в сближении с СССР. В высших политических кругах Великобритании в то время заводились разговоры о решающей роли СССР в борьбе с гитлеризмом, будет ли Россия снабжать Германию сырьем и продовольствием. Прогрессивные партии склонялись к союзу с СССР. Об этом не раз сообщал из Лондона посол Майстит. Активным сторонником сближения был У. Черчилль…

Встречаясь 1 июля 1940 года с английским послом Криппсом, Сталин подчеркивал свою уверенность в заинтересованности Германии в поддержке с СССР дружественных отношений.

Позиция германского руководства была совершенно иной. С конца июня 1940 года, то есть сразу после поражения Франции в Германии, начались штабные разработки возможных военных действий против СССР. 31 июня 1940 года на совещании в Бергхофе Гитлер в присутствии руководящего состава германских вооруженных сил сформулировал цели войны (после разгрома России Германия установит полное господство в Европе и на Балканах), задачу и сроки нападения (весна 1941 года). В июне месяце Риббентроп направил Сталину личное письмо с приглашением в Берлин для выяснения спорных вопросов. Советское правительство дало свое согласие. Осенью Риббентроп отправил еще одно письмо, в котором предлагал официально присоединится России к „тройственному соглашению“ Германии, Японии и Италии.

27 сентября 1940 года это соглашение было заключено. При подготовке текста Берлин проявил заинтересованность в том, чтобы оно не рассматривалось, как заключенное против СССР. Сам факт заключения соглашения противоречил советско-германскому пакту от 1939 года, так как СССР не вошел в состав договаривавшихся стран. На неоднократные требования советского правительства поверенный в делах Типпельскирх ознакомил Молотова с краткой информацией по пакту. Однако советское правительство это не устраивало. Молотов, ссылаясь на статьи советско-германского пакта „о консультациях“, заявил о необходимости предоставления более полной информации по заключенному соглашению. При этом советский нарком выступил с критикой германской стороны, процитировав статью 4 советско-германского пакта.