Несмотря на то что урон был более чем незначительным, мама пришла в ярость, когда, войдя в гостиную, увидела его с ворохом пропитанных пепси бумажных полотенец. Хотя на часах было только половина восьмого, она уже крепко набралась. Схватила Джоя, тряхнула, сказала, что он вел себя как животное, и отправила спать на два часа раньше положенного срока.

Он чувствовал себя таким несчастным. Не мог даже обратиться к Эми за сочувствием, потому что она отправилась на очередное свидание с Баззом. Джой не знал, куда они поехали, а если б и знал, то не мог побежать за ней, хныча и жалуясь, что мама тряхнула его и напугала.

В комнате Джой какое-то время поплакал, лежа на кровати, рассерженный столь вопиющей несправедливостью… а потом подумал о двух бесплатных розовых пропусках, которые днем дал ему карни. Два бесплатных пропуска. Одним он собирался воспользоваться в субботу, когда попытался бы присоединиться к парку развлечений, сказав карни, что он — сирота и деваться ему некуда. Но оставался второй, и если бы он не воспользовался им на этой неделе, то пропуск бы пропал.

Джой сел, перекинул ноги через край кровати, задумался на несколько минут и решил, что тайком удерет в парк развлечений, хорошо проведет время, а потом незаметно проникнет в дом, и все без ведома матери. Он поднялся, задернул шторы, чтобы свет заходящего солнца не проникал в комнату, достал из стенного шкафа одеяло и подушку, подложил под одеяло на кровати, создавая муляж, включил ночник, отошел на пару шагов, критически оглядел результат своих трудов. Даже при лучиках света, которые прорывались сквозь щели между шторами и стенами, муляж в глазах мамы мог сойти за Джоя. Обычно она не появлялась в его комнате раньше одиннадцати, и если бы и на этот раз пришла так поздно, после наступления темноты, то муляж, конечно же, обманул бы ее.

Теперь оставалось самое трудное: выскользнуть из дома незамеченным. Джой достал несколько долларовых бумажек из своего банка, сунул деньги в карман джинсов. Также взял с собой один из пропусков, а второй положил под стеклянную банку, которая стояла на его письменном столе. Тихонько открыл дверь спальни, посмотрел вправо-влево, убедился, что коридор второго этажа пуст, вышел в него, закрыл за собой дверь. Прокрался к лестнице и начал долгий-долгий путь к первому этажу.

* * *

Эми, Лиз, Базз и Ричи остановились перед павильоном, в котором выступал фокусник, называющий себя Марко Великолепный. На огромном транспаранте гильотина отсекала голову кричащей женщине, а улыбающийся маг стоял рядом, положив руку на рычаг, приводящий нож в движение.

— Я люблю фокусников, — сказала Эми.

— Я люблю всех, кого могу ухватить кое за что, — засмеялась Лиз.

— Мой дядя Арнольд был фокусником и выступал на сцене. — Ричи поправил очки и всмотрелся в транспарант с улыбающимся Марко.

— Заставлял предметы исчезать и все такое? — спросил Базз.

— Он был таким плохим фокусником, что у него исчезали зрители, — вставила Лиз.

После травки, чем-то сдобренной Лиз, Эми смеялась безо всякой на то причины, а уж шутка Лиз показалась ей такой забавной, что она просто зашлась от смеха и заразила весельем остальных.

— Нет, правда, — продолжил Базз, когда все отсмеялись. — Твой дядя Арнольд зарабатывал этим на жизнь? Или фокусы были его хобби?

— Не хобби, — покачал головой Ричи. — Дядя Арнольд выступал перед зрителями. Называл себя Фантастическим Арнольдо. Но, полагаю, большими заработками он похвалиться не мог и вскоре возненавидел все эти фокусы. Так что последние двадцать лет он продает страховые полисы.

— Я думаю, уметь делать фокусы — это круто, — заметила Эми. — Почему твой дядя проникся к ним ненавистью?

— У каждого известного фокусника должен быть собственный фокус, особый номер, благодаря которому он выделяется среди остальных фокусников. У дяди Арнольда такой фокус был. Двенадцать белых голубей появлялись из ниоткуда, один за другим, в языках яркого пламени. Зрители вежливо аплодировали при появлении первого голубя, ахали на второго и третьего, а уж после материализации первых шести ревели от восторга. И вы можете представить себе, какой была овация после того, как из тайников в одежде моего дяди вылетали все двенадцать, каждый в ореоле пламени.

— Не понимаю, — нахмурился Базз.

— Да, — кивнула Эми. — Если у твоего дяди был такой роскошный фокус, почему он ушел со сцены и продает страховку?

— Иногда, нечасто, но один раз на тридцать или сорок выступлений, у какого-то голубя вспыхивали перья, и он сгорал заживо, прямо на сцене. Зрителям это не нравилось, и они освистывали дядю Арнольда.

Лиз засмеялась, Эми засмеялась, Лиз замахала руками, изображая горящего голубя на сцене, и Эми знала, что это не смешно, знала, какой ужасной смертью умирала несчастная птица, знала, что не должна смеяться, но ничего не могла с собой поделать, потому что никогда в жизни не слышала более веселой истории.

— Для дяди Арнольда все было не столь забавно, — ввернул Ричи между взрывами смеха. — Как я и говорил, случалось такое нечасто, но он никогда не знал заранее, когда это произойдет, поэтому постоянно пребывал в напряжении. В результате нажил себе язву. И опять же, даже когда голуби не сгорали, они срали ему в карманы.

Тут все четверо расхохотались вновь, ухватившись друг за друга, чтобы не упасть. Люди, которые проходили мимо, бросали на них странные взгляды, от которых их только сильнее разбирал смех.

Ричи купил всем билеты на следующее шоу Марко Великолепного.

Землю в павильоне присыпали опилками, пахло плесенью. Ярко подсвеченные пластиковые флаги и постеры с изображением Марко украшали брезентовые стены.

Эми, Лиз, Базз и Ричи присоединились к двум десяткам зрителей, собравшихся у небольшой, поднятой над землей сцены в конце павильона.

Мгновением позже в облаке синего дыма появился Марко. Он поклонился под записанные на магнитофонную пленку фанфары. Увы, все заметили, что вошел он через разрез в заднике сцены, использовав дым как прикрытие. Да еще и споткнулся.

Лиз и Эми переглянулись. Обе захихикали.

— Слава богу, он — фокусник, а не канатоходец, — прошептал Ричи.

Эми казалось, что она стоит на надутых воздушных шариках, осторожно балансируя, и удержаться на них — тоже неслабый трюк.

Что же такого Лиз добавила в «косяк»?

Внешне Марко выглядел таким же жалким, как и его выход к зрителям. Мужчина средних лет, с налитыми кровью глазами, загримированный под дьявола. Ярко-алые губы. Белое как мел лицо. Густо подведенные черной тушью глаза. И врезающийся в лоб треугольник черных, похоже крашеных волос. Компанию поношенному фраку составляли белые перчатки, в нескольких местах замаранные чем-то желтым.

— Не следовало ему надевать эти перчатки, когда он гонял шкурку, — прошептала Лиз.

Все четверо рассмеялись.