Единственное утешение состоит в том, что ее новый друг в плавках наверняка выглядит не лучше.

И Маргарет вспоминает, как он сидел напротив нее в кафе. «Он очень… широкий, – подумала тогда Марджи. – Его тело расползается прямо на глазах».

Хотя, конечно, толстый мужчина не так жалок, как толстая женщина.

Ее нового друга зовут Рон. Казалось бы, узнав о таком совпадении, она должна была удивленно воскликнуть: «Надо же! Моего мужа зовут точно так же!» Но Маргарет этого почему-то не сделала. Она вообще избегала упоминать про своего супруга. Вместо этого она сосредоточилась на Толстом Роне и его затее.

«Нет, – решает Маргарет, – он не Толстый Рон. Это жестоко. Лучше буду называть его Пухлый Рон. Очень милое прозвище, этакий веселый персонаж из сказки».

«Думаю, это будет забавно, – сказал тогда Пухлый Рон, – если не сказать больше».

«Ага, просто обхохочешься», – ответила Марджи своим новым тоном уверенной американки.

Потом она протянула ему руку для рукопожатия. Раньше Маргарет никогда первой не протягивала руку мужчинам. Она превращается в эмансипированную дамочку!

«Да уж, просто обхохочешься, – думает Марджи, снимая очки, чтобы толстая дама в зеркале вновь расплылась. – А что, вполне возможно, что я еще покажу им всем, на что способна. Почему бы и нет?»

– Если ты уйдешь и станешь жить на Луне, мне будет очень-очень грустно, – с несчастным видом сказала Мелли, танцовщица из музыкальной шкатулки.

Габлет рассердился:

– Не заставляй меня чувствовать вину, ты, розовая расфуфыренная сучка!

Мелли заплакала:

– Зачем ты меня обижаешь?

Она встала на пуанты и закружилась так быстро, что слезы брызнули у нее из глаз, совсем как вода из садового пульверизатора.

Габлет топнул ногой:

– Ну, блин!

Потом ему в голову пришла умная мысль. Он найдет для Мелли НОВОГО лучшего друга, чтобы она не чувствовала себя одинокой, когда он отправится на Луну. Это была НЕОБЫЧАЙНО умная мысль!

После визита Софи ребенок стал улыбаться. Грейс снимала его, улыбающегося отцу, цифровым фотоаппаратом и посылала снимки по электронной почте подругам и родственникам. Она отпечатала тридцать копий одного из снимков и сделала из них прелестные открытки, поблагодарив всех, кто прислал им подарки. Вообще-то, это было совершенно не похоже на Грейс; скорее уж, рассылать такие милые открытки в духе Софи. Текст на обороте везде был разный: «Твоя погремушка – любимая игрушка Джейка!» «Джейк выглядит очаровательно в твоих ползунках!»; «Твой плюшевый мишка – любимая игрушка Джейка!» Она разложила послания по конвертам, написала адреса, наклеила марки и отнесла на почту. Это занятие потребовало от Грейс столь колоссальных усилий, что, опустив конверты в почтовый ящик, она почувствовала такое облегчение, словно написала диссертацию или пробежала марафон.

«Боже правый, самодельные открытки! – немного язвительно сказала на следующий день одна подруга. – Вы только посмотрите на эту суперженщину! Знаешь, Грейс, не обязательно всегда быть такой идеальной. Дай шанс и нам, простым смертным».

Грейс повесила трубку и с воплем швырнула аппарат в стену: «Ну, блин, чтоб тебя!» На стене осталась отметина, и она потом долго отскабливала пятно.

Сейчас Грейс сидит за кухонным столом и оплачивает по телефону счета, а Джейк лежит в креслице-качалке, которое подарила тетя Марджи.

«Дебора отказалась взять его для Лили, – призналась Марджи Грейс, когда принесла креслице. – Я не стала настаивать, не желая выглядеть надоедливой свекровью. Хотя мне очень хотелось сказать: „Знаешь, дорогая, в детстве твой муж часами гукал, лежа на этом самом креслице и дрыгая толстыми ножками“. О господи, это ужасно, но я предпочла бы, чтобы на месте Деборы была Софи».

Грейс одной ногой качает креслице, переведя телефон в тональный режим и послушно набирая цифры, названные роботом.

Джейк хмурится, пробуя произнести новый звук – издает низкое, гудящее гуканье. Гукая, он лучезарно улыбается матери: «Ты слышала?»

Ребенок очарователен. Она это видит. Просто ничего не чувствует. Она смотрит на него, и таким противным и ужасным кажется, что она ничего не испытывает по отношению к этому воркующему, гукающему малышу. Грейс просто не в состоянии улыбнуться ему в ответ. Даже когда она делает громадное усилие, пытаясь выдавить из себя любовь, как недавно выталкивала ребенка из своего тела, она не чувствует ничего. Это какой-то замкнутый круг: чем больше она старается, тем меньше у нее получается.

Грейс вспоминает тот день, когда к ним на ланч пришла Софи. Она тогда стояла в дверях с блюдом, наблюдая, как муж наклонился к гостье, чтобы увидеть первую улыбку Джейка. Софи скорчила смешную рожицу. А Кэллум положил руку ей на плечо. Оба они выглядели так естественно. Нормальные, настоящие, чувствующие люди. Когда Грейс заставила себя войти, она почувствовала себя так, как в юности на танцевальной площадке в окружении крутящихся фигур, – щеки напряжены в неестественной улыбке, тело словно каменное. Она и раньше знала, что держится немного неестественно. И теперь лишний раз в этом убедилась. Эмоции Грейс всегда были какими-то неправильными. Познакомившись с Кэллумом, она подумала, что он спас ее, но, очевидно, это было лишь на время.

Ничего, всем будет лучше без нее. Вокруг будет больше смеха. Проблема в том, что Кэллум так не считает. Что удивительно, он по-прежнему любит Грейс. Похоже, он искренне скучает без нее, даже если они расстаются всего лишь на один вечер. Он будет сильно переживать. Кэллум в глубине души старомодный мужчина, для которого очень важны семейные ценности. Он любит повторять «моя супруга». Когда они только поженились, он постоянно это твердил. Ему нужна жена, а ребенку нужна мать, а иначе кто станет заботиться о малыше, пока Кэллум на работе? Не отдавать же ребенка в ясли! Кэллум будет переживать за сына, плохо питаться, дом превратится в свинарник, и Джейк начнет постоянно простужаться, как это всегда бывает в детских учреждениях, – нет, так не пойдет.

Грейс должна подготовить себе замену: ей нужна дублерша, ждущая своего часа, женщина, являющаяся почти членом семьи, не просто желающая исполнять вместо нее эту роль, но, самое главное, лучше для этого подготовленная.

И очевидно, что Софи Ханивел – идеальная кандидатка, она просто предназначена для того, чтобы быть женой и матерью.

Смутная мысль, впервые пришедшая в голову Грейс на похоронах, начинает обретать форму вполне логичного плана. Когда она увидела, с какой жадностью Софи смотрит на Кэллума и Джейка, то испытала непреодолимое желание отдать ей их обоих, увидеть, как Софи обрадуется этому подарку. «Вот, возьми. Они твои. Нет, правда. Можешь забрать их себе. Они тебе больше подходят».

Было совершенно очевидно, что Софи нравится Кэллум, а по тому, как они болтали за обедом, нетрудно было догадаться, что и она нравится Кэллуму. Грейс оставалось лишь раздуть эту искру взаимного притяжения в нечто большее. Если Софи и Кэллум начали влюбляться друг в друга, Грейс может оставить их, не чувствуя себя при этом виноватой. Она может просто исчезнуть.