Я: «Вы называете вашу веру христианской, потому что считаете нашу ложной и еретической; я же спрашиваю вас о том, считали ли вы когда-нибудь, другую веру столь, же истинной, как и ту, что исповедуется Римско-Католической церковью?»

О.: «Я признаю истинной веру, которую исповедует Римско-Католическая церковь и которую проповедуете вы».

Я: «Может быть, некоторые члены вашей секты живут в Риме и вы называете их Римской церковью. Во время своих проповедей я упоминаю немало вещей, которые являются общими для нас обоих: например, о том, что Бог един для всех, и поэтому вы говорите, что согласны с моими проповедями. Тем не менее вы можете оказаться еретиком, ибо верите в другие вещи, нежели в те, в которые верить полагается».

О.: «Я верю во все, во что связан верить христианин».

Я: «Ваши уловки мне знакомы. То, во что верят члены вашей секты, вы называете тем, во что должен верить христианин. Мы зря теряем время на полемику. 0тветьте на простой вопрос: верите вы в Бога-Отца, Сына и Святого Духа?

Д.: «Верю!»

Я: «Верите ли вы в Иисуса Христа, рожденного Пресвятой Девон, который страдал, воскрес и вознесся на небо?»

О. (радостно и быстро): «Да, верю!»

Я: «Верители вы, что, когда священник после проповеди наделяет прихожан хлевом и вином, они, Благодаря Божественной силе, превращаются в плоть и кровь Христову?»

О.: «А разве я должен не верить в это?»

Я: «Я спрашиваю не о том, должны ли вы не верить в это, а о том, верите ли вы в это...

Так продолжалось довольно долго. Игнасио опустил какую-то часть записи допроса и еще раз пробежал глазами его итоговые мысли.

...Если кто-то согласен поклясться, что он не еретик, то я скажу ему еще: «Если вы готовы принести клятву только во избежание сожжения на костре, то ни одной клятвы, ни десяти, ни ста, ни даже тысячи клятв не Будет довольно, потому что вы и так связаны множеством клятв, которые вы дали в ходе следствия, потому что считали, что оказались в Безвыходном положении. Кроме того, эта ваша клятва не избавит вас от смерти на костре, пока я, как я считаю, буду иметь доказательства вашей вины. Вы только замараете вашу совесть, а смерти не избежите.

И, напротив, если вы покаетесь в вашем заблуждении, вы сможете рассчитывать на снисхождение! Мне уже приходилось встречать людей, которые после подобных допросов признавали свою вину!»

Его преосвященство Игнасио оторвал глаза от текста и проговорил громким голосом:

– Витус Безымянный, вы обвиняетесь в том, что вы еретик, что вы веруете и проповедуете веру, противную нашей Святой Церкви.

– Я?! Еретик?! Да вы сами в это не верите!

«Выходит, обвиняемый все-таки пускается в риторику, – подумал Игнасио. – Ну, что ж, вольно ему!» Инквизитор снова заглянул в «Practica» и неумолимо продолжал:

– Вы называете вашу веру христианской, потому что считаете нашу веру ложной и еретической, однако я задаю вам вопрос, признавали ли вы когда-нибудь другую веру столь же истинной, как та вера, которую считает истинной Римская церковь?

– Что вы сказали? – Витусу потребовалось некоторое время, чтобы осознать чудовищный смысл этих слов. – Я считаю свою веру христианской, а вашу – ересью? С чего вы это взяли. Как эта мысль могла прийти вам в голову?

– Здесь вопросы задаю я!

Витус с трудом сдерживался. Что это за бред? Неужели его решили вывести из равновесия подобными вздорными обвинениями? Он буквально заставил себя ничем не выказывать своих чувств.

– Я действительно считаю свою веру христианской, – сказал он медленно и весомо, – и я уверен, что и ваша вера, если она совпадает с моей, – это непоколебимая вера христиан.

– Это вы ловко выразились, – слова молодого человека произвели впечатление на Игнасио: парень за словом в карман не лезет. «Но после следующего моего вопроса он обязательно попадет в ловушку».

– Может быть, некоторые члены вашей секты живут в Риме. И вы называете их Римской церковью. Во время своих проповедей я упоминаю немало вещей, которые являются общими для нас обоих: например, о том, что Бог един для всех, и поэтому вы говорите, что согласны с моими проповедями. Тем не менее вы можете оказаться еретиком, ибо верите в другие вещи, нежели в те, в которые верить полагается.

Только тут Витус заметил, что инквизитор читает по книге. Ему вспомнились слова Магистра о том, что допросы здесь ведутся по предписанному канону.

– Пожалуйста, повторите ваш вопрос! – вежливо попросил он.

Игнасио опустил голову и снова начал читать:

– Может быть, некоторые члены вашей секты живут в Риме. И вы называете их...

– Благодарю, – перебил его Витус. – Я с радостью отвечу на ваш вопрос. Некоторые члены этой «секты» действительно живут в Риме. А другие – во Франции, в Англии, Ирландии, Шотландии, в скандинавских странах, в Германии, в славянских странах Восточной Европы и в Швейцарии.

– И каково же название секты, о которой вы говорите? – Игнасио в ожидании ответа потянулся за очередным орешком.

– Это цистерианцы.

– Цистерианцы!.. – У Игнасио даже дыхание перехватило. Цистерианцы, разумеется, никакой сектой не были. Это, вне всякого сомнения, такой же достойный всяческого уважения орден, как и доминиканцы. До него дошло, что молодой человек не только не попался в ловушку, но и заманил в нее его, Игнасио. «Practica» в этом случае никакое не подспорье. Ее страницы для него – сплошное пустое место. Инквизитор заставил себя встряхнуться:

– Вы утверждаете, что вы цистерианец?

– Нет, этого я не утверждаю. Я только назвал вам те места, где живут цистерианцы. Я получил воспитание в присущем им духе как pueri oblati в монастыре Камподиос. Однако обета я не давал. Зато долгие годы выполнял обязанности помощника отца Томаса, приобретя тем самым некоторые познания в области хирургии и научившись разбираться в лечебных травах.

– Тогда вы, выходит, и есть тот самый «лекарь-чародей», о котором столько говорят повсюду? – вкрадчиво полюбопытствовал Игнасио.

– Если вы подразумеваете исцеление человека, называющего себя Магистром, то могу вам сказать, что он был уже на волосок от смерти. Однако с Божьей помощью выздоровел. Я в меру своих слабых сил содействовал этому. – Витус посмотрел инквизитору прямо в глаза. – Речь ведь о том, что он остался жив после нечеловеческих пыток.

– Он твердо придерживается воззрений алхимиков и поэтому в наших глазах – еретик. В его мозгу копошатся дьявольские мысли, и мы просто не могли не прибегнуть к дыбе и огню.

Игнасио не хотелось распространяться по этому поводу. То, что этого человека подвергли пыткам, его несколько смущало. Он в данном случае не проявил столь свойственного ему обычного чутья; к тому же тогда его задержали в другом месте, и отец Алегрио велел пытать подследственного, как это у них обыкновенно было заведено. Они допустили ошибку, ибо этот подследственный оказался близким другом Конрада Магнуса, которого незадолго до этого обвинили в ереси и сожгли на костре. Случай, можно сказать, трагический, но на все Божья воля. Однако позже, к их замешательству, выяснилось, что этот Конрад Магнус принадлежал, как и они сами, к доминиканцам и факт его осуждения означал: в их ордене завелась паршивая овца. Позорное пятно легло на весь орден... В данном случае Игнасио предпочел бы, чтобы этот острый на язык правовед Гарсия как можно скорее оказался на воле. А заодно с ним и любитель плеваться Мартинес.