Мои думы прервал звонок Роберта.

— Как дела, старик? — спросил Роберт, в совершенстве копируя интонации Чарли. Я рассмеялась.

— Чем ты занимаешься?

— Джимми Чином. На следующей неделе мы устраиваем в его честь вечеринку в «Планете Голливуд». Это будет грандиозно.

— По-твоему, о нем здесь кто-то слышал?

— Нет, и в этом-то вся соль. Это будет своеобразная церемония приема Джимми в звезды боевиков.

— И как это сработает? — Я ничего не понимала.

— Ты правильно сказала: Джимми Чина плохо знают в Соединенных Штатах. Зато прекрасно знают Рональда Улалейтера и Флая Фаччионе. И если Рональд и Флай представят Джимми как своего, то он тут же войдет в моду, — объяснил Роберт, явно довольный собой.

До меня дошло хитроумие замысла. Фредерик (Флай) Фаччионе достиг значительной славы и богатства прежде всего благодаря роли боксера-неудачника, который завоевывает сердца нации, а также роли бдительного ветерана Вьетнама. Рональд Улалейтер, бывший культурист из Европы, иммигрировал в Соединенные Штаты и навел здесь шороху, специально организованного, чтобы принести ему богатство, славу и могущество. Он снялся во множестве фильмов и стал силой, с которой пришлось считаться. Для тех, кто снимается в боевиках, прием Джимми в этот элитный клуб станет важным событием — как если бы Бэтмен и Супермен пригласили Молнию присоединиться к Лиге справедливости.

Привлечение известных актеров и режиссеров к рекламе новичка — метод, который Фил Уоксман отточил, как бритву, тем самым избегая утомительного и зачастую дорогостоящего процесса постепенного выращивания нового таланта от фильма к фильму. Зрители поверят слову людей, уже ими признанных, и Фил сумеет присобачить весьма и весьма громкие имена к очень скромным проектам, в которых те иначе ни за что не стали бы участвовать.

— Но как же быть с гостями, которые придут на премьеру? Они не освищут Джимми?

Блистательная толпа, собиравшаяся на наши нью-йоркские премьеры, вряд ли оказала бы теплый прием неизвестной звезде. Драконов они хавали с солью, а из шкур шили дорогие сумочки.

— Их никто и не звал. Там будут только победители радиовикторин, ди-джеи из «Утреннего зоопарка» и прочая публика, которая будет счастлива попасть на такой праздник.

— Роберт, я тобой восхищаюсь.

— Где ты? — спросил он. — Я думал, ты сбежала вместе с Оливером.

— Я не могла подвести Дагни. К тому же Оливер бросил меня несколько часов назад. Я на просмотре «Имитатора». Мы только что смотрели режиссерскую версию. Она почти такая же, как у Тони, но толпа перепугалась гораздо больше. Не понимаю, в чем дело.

— Следи за пробиркой, — посоветовал Роберт. — Я на днях слышал, как в офисе Тони о ней говорили.

В четыре я вернулась в кинотеатр и вновь уселась между Тони и режиссером. Рукав задел пробирку, и она опрокинулась.

— Проклятие! — сказала актриса на экране.

— Твою мать, — пробормотал Тони.

— Матерь Божья, — прошептал режиссер.

Никто из нас не дышал, когда пробирка отправилась в свой беззвучный полет. Перед тем как удариться об пол, она, снятая замедленной съемкой, шесть раз перекувырнулась в воздухе. Актриса нагнулась, в этой версии — намного быстрее, и затем — через две минуты сорок три секунды — зал ужаснулся. Мы услышали единодушный вопль. Режиссер ухмыльнулся, и они ушли вдвоем. Я немного прошла следом, чтобы подслушать.

— Я же тебе говорил — гораздо страшнее, когда она переворачивается шесть раз, — сказал режиссер. — А если четыре, как у тебя, — то nada[17].

Тони хмыкнул. Потом протянул руку, слегка дернул режиссера за бороду, обнял его и потрепал по спине. Они покинули театр в обнимку.

На следующее утро Аллегра разослала всем служащим отдела письмо, уведомлявшее, что по причине загруженности Роберта за практикантов теперь отвечаем мы с Дагни. Я знала, что Роберт просил о повышении, и надеялась, что у него все получится.

Мы были очень рады, так как уже давно мечтали о каких-нибудь новых обязанностях, и немедленно принялись строить планы усовершенствования программы, хотя угнаться за Робертом в деле наставничества представлялось маловероятным. Под его началом состояла настоящая армия молодежи, которая была готова, хотела и даже могла сделать все, о чем ни попросишь. Роберта они любили без памяти. Мне это казалось разновидностью «стокгольмского синдрома» — Роберт «ломал» своих подопечных, а потом собирал заново. Конечно, его пример вдохновлял, но в какой-то мере и пугал.

Мы с Дагни были обрадованы новой для нас сферой влияния и с энтузиазмом взялись за дело. Мы составляли списки, рисовали графики и сочиняли планы действий, явно пытаясь откусить больше, чем могли проглотить. Роберт дал нам огромную, трижды перехваченную бечевкой связку заметок и статей, которые он собрал и которыми время от времени руководствовался. Там было все — от «Дорогой Абби» до Сунь-Цзы[18], — и каждая страница бережно вложена в отдельную папку-файл.

— Это, знаете ли, не так легко, как вам кажется, — заметил он.

— А что тут такого? — спросила Дагни. Ей, как правило, не хватало терпения заниматься делами Роберта, «у которого все схвачено». Сегодня он раздражал ее, как песчаная блоха. Роберт решил, что самое время оставить нас наедине с нашим новым занятием.

— Сама увидишь, — сказал он и, кивнув, исчез в коридоре.

Кроме Триши и Оливера, в нашем отделе этим летом работало еще семь практикантов: у троих из них имелись связи, трое попали в программу благодаря своим способностям, а одна девушка работала у нас по программе обмена с лондонским партнером «Глориос». Роберт проделал с этой группой большую работу, и меня впечатлила быстрота, с которой они освоились с разного рода административными вывертами и странностями, составлявшими самую суть «Глориос». Ему почти не жаловались на это, а программа для практикантов определенно была предприятием из серии «отсутствие новостей — тоже хорошая новость». От нас с Дагни требовалось продолжать в том же духе. Было понятно, что любой сбой будет расценен как наша ошибка, за которую придется держать ответ.

Мы решили, что начать новую работу лучше всего с небольшой беседы с каждым практикантом, чтобы выяснить, какие планы у них на вторую половину лета. Конечно, угроза очередного звонка Опры не позволяла нам с Дагни покидать рабочее место одновременно, притом ни одна из нас не доверяла другой настолько, чтобы полностью передать управление ситуацией. Мы договорились, что по пятницам днем будем попеременно, по десять минут беседовать с каждым практикантом в пустовавшей кабинке Оливера и сравнивать наши записи. Что до Оливера, то интервьюировать его не было никакой надобности, так как его цель — как можно реже появляться в офисе — была более чем очевидна. Однако Дагни все равно выделила на него десять минут. Мне нравилось, как проходили мои интервью, хотя меня не оставляло чувство легкой горечи: я устраивала именно те беседы, в которых так отчаянно нуждалась сама — на тему моей собственной дальнейшей карьеры в «Глориос».