Так вот превратить свою жизнь в служение идеалам социальной справедливости в Азии на протяжении всей мировой истории удалось далеко не многим политикам. Но зато те, кто достиг в этом настоящего успеха, вошли в своего рода «золотой фонд» мировой политики. А имена этих людей до сих пор произносятся с нескрываемым уважением и восхищением.

Малазийский премьер-министр Махатхир Мохаммад, Дэн Сяопин в Китае, Джавахарлал Неру в Индии — все эти величайшие политики XX века стали таковыми прежде всего потому, что желали своим народам и странам справедливости, а не мифических показателей ВВП и рекордных надоев молока и выплавки стали.

Каждый из них оставил после себя реальные результаты — лучшую жизнь для своих народов, рост их благосостояния. И искреннюю веру в то, что социальная справедливость — это нечто вполне осязаемое, а не какая-то «политическая сказка», которой места на нашей бренной земле никогда не было и быть не может.

Зато сколько в Азии было политиков, которые устраивали невероятные по жестокости социальные эксперименты (не имеет значения то, как они назывались — социалистические, коммунистические, народно-демократические). И потом — развал и разруха в странах, полное забвение, проклятия от тех, кто вынужден был разгребать обломки разрушенного и уничтоженного.

В этом плане Сингапуру повезло с первым правителем и одновременно «подфартило» сразу же всему близлежащему региону. В те времена и в Индонезии, и в Малайзии, и в Таиланде с Бирмой (не говоря уже о континентальном Китае) у власти находились весьма специфические лидеры со странными идеалами. А опыт Сингапура и социальный эксперимент, проведенный в нем, стал красноречивой демонстрацией того, что можно сделать при грамотном и мудром руководстве страной. И что было бы, если бы такого руководства у власти не оказалось.

Сингапуру, думаю, повезло еще и в том, что первый лидер страны до сих пор не просто жив-здоров, но и может своим видением происходящих вокруг событий, политическим чутьем своевременно подправлять огрехи и шероховатости в работе своих преемников — в том числе сына. В такой атмосфере сингапурская политическая машина работает гораздо надежнее, и сами граждане верят, что все у них по-прежнему «под контролем» и ни о чем беспокоиться не стоит.

Итак, родился Ли Куан Ю 16 сентября 1923 года, в дальнейшем став отцом-основателем Сингапура, его премьер-министром, а затем — старшим министром канцелярии сначала у своего преемника Го Чок Тонга, а затем у сына Лунга. Именно Ли Куан Ю 9 августа 1965 года произнес перед своими согражданами исторические и во многом пророческие слова: «Отныне и вовек Сингапур будет суверенной, демократической и независимой страной».

Тут стоит отметить, что Сингапуру государственная независимость была навязана извне, а вовсе не подарена бывшей колониальной державой. И уж тем более не было необходимости все это время, находясь под британской опекой, за эту независимость бороться — в том числе с оружием в руках. Дело в том, что в течение двух лет Сингапур просуществовал в составе Малайской Федерации, но потом оба государства жить «в одном доме» — да еще под одной «государственной крышей» (в одной стране правили малайцы, а в другой — этнические китайцы) — не смогли.

Следует отметить, что изначально Ли Куан Ю не планировал строить на самом оконечнике Малаккского полуострова некий «мини-Китай». Он сразу же сделал ставку на многонациональное государство. А также на создание абсолютно нового социального явления для всей Юго-Восточной Азии — уникальной и ни на кого не похожей нации под названием «сингапурцы».

Ли Куан Ю считал, что для успешного развития любой страны необходимо, чтобы все ее жители говорили на одном языке (не важно на каком). И чтобы в ней господствовала непременно одна религия и существовала одна базовая культура, всеми признаваемая и соблюдаемая.

Но, как показывает историческая практика, создать подобное — и уж тем более стабильное и процветающее — общество можно только в маленьких и изрядно изолированных от окружающего мира странах типа Сингапура, Катара или островного Китая. В странах же больших, многонациональных, которые сталкиваются с постоянным притоком иммигрантов со всего света (Соединенные Штаты, Канада, Австралия, страны Европы), такое «общественное строительство» крайне затруднено и с точки зрения достижения конечного результата, наверное, невозможно.

Именно Ли Куан Ю настоял в свое время на том, чтобы в стране было четыре официальных государственных языка, хотя доминирование английского как языка административного управления и делового общения для всех сингапурцев является неоспоримым. Между тем в Сингапуре сохранены малайский (именно на нем исполняется национальный гимн — в знак признания тех малайских аборигенов, которые жили здесь до прихода китайцев) и тамильский языки.

Ну а теперь вернемся к судьбе отца-основателя Сингапура. Его прадед Ли Бок Бун родился в китайской провинции Гуандун, а в 16 лет, спасаясь от убийств и насилия, приплыл в Сингапур в поисках лучшей жизни. Произошло это уже после того, как английский наместник Томас Раффлз превратил этот невзрачный и захолустный остров в важнейший перевалочный путь для торговых операций Ост-Индской компании на пути из Тихого в Индийский океан.

Уже в Сингапуре Ли Бок Бун женился на китаянке, дочери влиятельного местного торговца. И когда ему удалось заработать неплохие деньги, он решил вернуться в родной континентальный Китай, посчитав свой сингапурский поход за счастьем удачно завершенным.

Но супруга Ли Бок Буна подобным планам резко воспротивилась и спряталась в лесу вместе с детьми. В результате династия Ли была продолжена уже дедом нынешнего духовного лидера нации Сингапура — Ли Ху Леонгом. Он был «почти китаец», потому как очень любил англичан, сохранив в семье китайскую культуру и традиции, настоял, чтобы его дети получили именно англоязычное рбразование.

Интересно, что его старший сын Чинкун советам отца следовать не захотел и проводил время за азартными играми и выпивкой. Чинкун частенько поколачивал свою супругу и в конце концов был «разжалован» отцом в рядовые продавцы аптеки, в которой Ли Ху Леонг все устроил на европейский лад.

А вот внук у деда-аптекаря оказался куда более послушным и понятливым. Назвали его Куан Ю, что дословно означает «свет и яркость», или «яркий свет». Тогда же мальчику прибавили к китайскому имени и имя английское — Гарри. Однако оно в дальнейшем так и не прижилось. А непутевый отец, который в своем сыне души не чаял, поклялся, что раз у него не все из того, что он задумал, получилось, то уж сыну он даст лучшее на свете образование.

Сначала Ли Куан Ю окончил английскую начальную школу и первым среди выпускников всех школ британской Малайи пробился в Кембриджский университет. Когда же началась Вторая мировая война, Ли вернулся на родину и поступил в Национальный университет Сингапура. Во время японской оккупации он работал журналистом, причем в газете, которая тесно сотрудничала с японцами.

Но именно тогда в душе Ли зародилось желание добиться для своей страны независимости, а продолжить учебу он смог только после окончания войны — и вновь в Кембридже. Как раз там он познакомился с Куа Гек Чу — китаянкой из Сингапура, и вскоре женился на ней. У четы Ли родилось трое детей — двое сыновей и дочь. А сам Ли Куан Ю поработал какое-то время адвокатом, создал собственную юридическую контору. А потом решил заняться тем, что делали в то время многие образованные нацкадры на обширных просторах Британской империи, — борьбой за независимость собственной страны.