— Тауэр, проводи меня до дверей. Нет! Нести не надо, поставь на место! Ноги у меня еще не отвалились! Просто дай руку — опереться! Ой, блин!

Последний возглас сопровождал мое выпрямление в вертикальное положение. Е-мое, как больно-то!

Шаг, другой, третий, все — Улетов энд компания перестали обращать внимание на двух нелюдей. Как там говорится: «Курица не птица, женщина — не человек?» А с эльфом и так понятно. Все-таки хочется подойти и дать Улетову в морду! Просто так — щоб було!

— Тауэр, Рандира не пугай — это обычное дело… неприятное, но не смертельное. Пусть, как разберется с наемниками, заглянет ко мне.

— Хорошо, — этот мягкий обволакивающий голос… хочется, чтобы он говорил и говорил… — Скайль-т-тэйли уже возле замка. Скоро… потерпи еще.

Кажется, он не понял и списал мою слабость и боль на Духа. Ну и хорошо. Не хватало еще жаловаться и объяснять женскую человеческую физиологию эльфу.

~~~

Кабинет барона был сделан с аляповатой небрежностью. Массивные шкафы скрывали тонкую лепнину стен. Мебель подобрана… или, скорее, не подобрана по стилю, но вместе с белым мехом на полу и на креслах производила впечатление сурового мужского уюта. Никаких лишних деталей в виде вазочек, салфеточек, тюлевых штор и остальной подобной лабуды.

Едва дверь закрылась, на меня напала жажда деятельности. Нет, боль не прошла и в ближайшее время без анальгина не пройдет, но если я сейчас не полажу по тумбочкам и ящичкам барона — век себе не прощу.

Ага! Тут у нас какие-то бутылки — это не ко мне… А вот шкатулочки всякие — мяу! Бумаги… опять бумаги… да сколько же этих бумаг?! В очередном шкафчике среди мятой одежды валялась заветная сумка. И бинты на месте, и даже три упаковки ваты… а вот за испорченные шприцы барону надо руки поотбивать! Если не знаешь, что это за иголки, то не фиг их раскрывать и ломать, урод! Но ампулки остались целыми. И это не могло не радовать и не вселять уверенность в завтрашнем дне. Хотя какой еще завтрашний? Этот, сегодняшний пережить бы!

Выпив ампулу, легла на диванчик. Пока лекарство не подействует, надо потерпеть, а как замрешь скрюченной змейкой, так сразу лезут в голову всякие ненужные мысли. Мать у меня осталась там, отец, бабка — не сильно любимые, да и как будешь любить золотую клетку, где прутики — благопристойности, приличия? Это когда бабушка из простой девчонки, дочки мастерового стала вдруг главным референтом Совмина и переехала в столичный город — тут хочешь не хочешь, а надо форме соответствовать. Форме, но не содержанию. Характер так и остался деревенской бабы, только прикрытый дорогими немецкими костюмами да шифоновыми кофточками с рюшками. А любимой темой для разговоров за праздничным столом было новое пальто, пошитое в «Коммунаре».[5]Да я эти рюшечки, эти платьица из заокеанских тканей ненавидела всей своей детской душой. Другие дети бегать, прыгать могли и даже если в лужу садились, то мамы вздыхали печально и уводили мокрое чадо домой. У меня же — нет. Я должна была чинно ходить по парковым аллейкам, не смея зарыться в желтые осенние листья или упасть в мягкий пушистый снег — нельзя. Боги, сколько таких «нельзя» регламентировали мою жизнь! Хочешь что-то сделать — дерг — нельзя! Подумаешь не так — дерг — как тебе в голову такое пришло?! Не играть, не драться, не жить… существовать. И соответствовать статусу внучки госслужащего высокого ранга. Я вполне понимаю, почему «золотая молодежь», достигнув совершеннолетия, срывалась с папиными денежками во все тяжкие — они мстили и не могли намститься. Они просто хотели жить!

А я ушла из дома… в четырнадцать лет.

~~~

По ногам тянет сквозняк. Неприятно. Хотя… откуда тут при закрытых окнах сквозняки? Разве что только метафизические!

Если меня что-то нервирует — капанье воды, шум, движение воздуха — я не могу уняться, пока не выясню причину беспокойства. Это, наверное, заложено на уровне подсознания. Любой источник шума — потенциальная опасность.

Вот и теперь стаскиваю себя с дивана и зажигаю свечу. Возле окон сквозняка нет. Идем дальше. Двери… не отсюда. Где же, где же эта маленькая щель, которая не дает мне расслабиться и насладиться заслуженным отдыхом?

Возле камина свеча резко дергается и начинает трепыхаться. Сквозняк в камине? Хотя… сколько уже фильмов пересмотрено, книг перечитано, могла бы и сообразить, что если есть щель в камине, то, значит, там пустота. А пустота — это проход. А проход — это путь наружу. Первая загадка насчет исчезновения барона решена. Вторая сложнее — зачем и почему он это сделал?

Промаявшись еще с полчасика и подергав все, что дергалось, а что не дергалось, понажимав, я нашла рукоять поворотного механизма. Все до одури просто — надо сесть за стол барона, и в правую ногу упирается ножка. Давим на нее, и стенка вместе с камином поворачивается на девяносто градусов. Бьем по ножке с внешней стороны стола, и никакая собака не учует подземный ход. Вот теперь я поняла, зачем лежало бревнышко из кладки посреди комнаты — кидали его в ножку и, по всей видимости, попали. Но слабовато… чуть-чуть сильнее, и дверь закрылась бы безупречно, не оставив ни малейшей трещинки.

Я села, удовлетворенная осмотром, в кресло за столом. Налила в кубок вина из обнаруженной в шкафу бутылки. Приятно, черт возьми, осознавать себя знатоком одной из тайн этого замка. Вот бы полазить по всей крепости, может быть, еще парочку «скелетов в шкафу» раздобуду!

Он приятных дум меня отвлек стук в двери.

— Госпожа Леттлерг, вас требует граф!

Боль прошла, от чего хотелось быть доброй ко всему этому миру… и к людям, что для меня в общем-то не свойственно. Люди, даже при вселенской любви, обязательно подсунут тебе под нос какую-нибудь гадость. А от Улетова я вообще ничего хорошего не ждала.

~~~

Компания Улетова за время моего отсутствия значительно сократилась. За столом сидели только сам граф и Фабис. В моем кресле разместился Рандир, а у окна, на манер занавески, замер эльф. Давно уже заметила, что сидеть Тауэр не любит, видно, что ему не нравится находиться внутри помещения, вот и пытается расположиться или возле окон, или, если нет возможности, изобразить дверной косяк.

— А где все? — не поняла я.

— Тебе меня мало? — удивился Рандир.

Улетов устало скривился:

— Я решаю, кто присутствует на совещании, Ника. Сядь!

Я села. А что еще можно было сделать, когда с такой холодной вежливостью указывают твое место?

— Рандир, я слушаю.

Порученец оторвал взгляд от меня и заговорил:

— Я поговорил со всеми наемниками Тишина. Картина такая: если Тишин и хотел бежать, то никого из своего отряда он в известность не поставил. Они все уверены, что их командир никогда бы их не бросил. Почти половина отряда с ним уже полтора года, и все в один голос заявляют, что сбежать Тишин не мог. Тем более во время осады. Люди в полном недоумении.