Ренэйст смотрит на него, возмущенно поджав губы. Отчего думает, что она не понимает? Каждому мужчине хочется чувствовать себя защитником, стеной, за которой дева может укрыться от всех напастей, да ее ли вина, что может сама себя защитить? Со вздохом опускает Ренэйст взгляд, глядя в собственные глаза через отражение в лезвии меча. Девы, что на берегу остались, оружие милых сердцу своею кровью заклинали, чтобы беда стороной обходила. Неужели Хакон хуже, чем иные воины?

Прислонив меч к бревну подле своего колена, Ренэйст, отложив в сторону точильный камень, забирает из рук Медведя секиру. Берсерк смотрит удивленно, но не вмешивается, наблюдая за тем, как конунгова дочь медленно вскрывает кожу на ладони, проливая кровь на острое лезвие Белой. Поморщившись от легкой боли, тихо шепчет Волчица слова заговора:

– Напоила тебя своей кровью, и теперь мы с тобою одно. Во время боя звенеть тебе моим голосом, рвать вражескую кровь лезвиями моих зубов и хранить его, защищая моею грудью. Именем Вар призываю тебя к ответу, ее именем тебя связываю. Береги его, ороси щедро землю кровью вражескою, а его возврати мне назад.

Хакон улыбается радостно, словно ребенок, когда она возвращает ему его оружие, и, подавшись вперед, перехватывает девичью руку. Коснувшись губами распахнутых лепестков раны, окровавленным ртом вовлекает он Ренэйст в поцелуй, за талию потянув на себя, вынуждая оседлать его бедра. Когда она обнимает его за шею, даже предстоящее сражение больше не имеет значения.

Конунг ведет их за собой, яростных и бесстрашных, преисполненных жаждой битвы. Солнцерожденные стоят подле стен своего города, встречают их мечами и булавами, широкими спинами закрывая свой дом. Ренэйст знает – дети Солнца скорее умрут, пропитав землю своей кровью, чем позволят им приблизиться. В этом видится ей родство между ними. Разве не станут дети Луны защищать свое так же рьяно? Единое отличие в том, что солнцерожденные бьются, чтобы защититься, а луннорожденные – чтобы выжить.

Нет им дороги назад. Некуда бежать, негде прятаться. Лишь вперед могут они идти, лишь брать и подчинять, чтобы не дать своему народу погибнуть. Вглядываются волки в лица солнечных детей, кличут Одина, прося Всеотца о победе, и призывают валькирий, дабы те отвели погибших в Вальхаллу.

Опьяненная предстоящей битвой, Ренэйст бьет рукоятью меча по тяжелому щиту, скаля зубы, словно настоящая волчица. Лицо, украшенное боевым рисунком, обращается к Витарру, и она велит ему:

– Следуй за мной!

Он кривит губы в усмешке.

– Как пожелаешь, сестра.

С воинственным криком срываются они с места, затаптывая сапогами мягкую зеленую траву. Бегущие впереди выставляют стеной щиты, и над головами их свистят горящие стрелы, впивающиеся в плоть деревянных домов и заборов. Воздух полнится женскими криками и детским плачем, лязгом металла и мужской руганью. От Большеречья в ясное голубое небо поднимается черный столб дыма, пламя набрасывается на дома, подобно дикому зверю, и дети Солнца бегут прочь, к лесу, стремясь скрыться от волчьих клыков. Но не всем дано убежать, ибо от войска луннорожденных отделяется отряд воинов, что преследует солнечных женщин и детей, дабы не позволить им сбежать. Нуждаются северяне не только в их припасах, но также в ведунах и ведуньях, чьими силами можно поддерживать жизнь земли, скованной льдом. Именно потому южные воины не используют свой Дар в бою, дабы не явить его перед луннорожденными. Такого воина северяне не убьют, а пленят, на что ни один славянин добровольно не согласится.

Белой вьюгой пляшет Ренэйст по полю боя, крепко сжимая в руке ремень щита, что кажется неподъемным. Привычнее лук и стрелы, да только в этом сражении толку от них будет мало. Дети Солнца быстры и вскроют ей горло раньше, чем она успеет натянуть тетиву. Брат кружит где-то рядом, прикрывая ее от тяжелых ударов, но за него беспокоится она больше, чем за себя. Витарр калека, двух пальцев нет на левой его руке, как будет держать он щит?

Но брат справляется. Видит Рена, как ловко орудует он мечом, отбирая жизни детей Солнца, и лицо его залито кровью, что бежит из раны, оставленной чужим мечом на его лбу. Но некогда ей разглядывать его, ведь и сама находится в самой гуще боя. Одежда пропитана кровью, и не может Ренэйст с уверенностью сказать, кому она принадлежит – ей или воинам, павшим от ее руки.

Убийство не приносит ей удовольствия. Многие воины ее народа упиваются властью, коей обладают, отнимая чужую жизнь, но она не чувствует нечто, даже отдаленно на это похожее. Возможно, потому женщин и не обучают в воины. Давая жизнь, они не могут ее отнимать, зная, какова цена рождения. Можно ли винить Ренэйст в том, что она не хочет убивать славян, что оберегают свой дом?

Погруженная в свои мысли, конунгова дочь попускает удар, и лезвие меча солнцерожденного вскрывает кожу на ее бедре. Мужчина с силой бьет северянку под колено, вынуждая ее едва не упасть, пошатнувшись, и для того, чтобы удержать равновесие, Ренэйст приходится опереться о щит. Боковым зрением замечает она, как славянин вновь заносит над ней меч, но ей не успеть закрыться. Поворачивает корпус, намереваясь вскинуть вверх руку, отводя чужой меч в сторону лезвием своего меча, да успеет ли?

Хейд появляется из ниоткуда. Рослая и крепкая, без особого труда поднимает островитянка свой щит, закрывая Волчицу от удара, и бьет мужчину в грудь тяжелым сапогом. Обернувшись, Ворона дарит ей насмешливый взгляд.

– Готова сбежать, поджав хвост, Волчица?

Ухмыльнувшись, Ренэйст поднимается на ноги, рывком подняв с земли щит.

– Только когда ты растеряешь свои перья, Ворона.

Он бежит вперед так быстро, как только может. Жадно хватает ртом горячий воздух, спотыкаясь и едва ли не падая в высокую траву. Опоздал, не сберег, слишком поздно понял, какая беда им грозит. Каждый ведун знает – доверяй видениям, ведь недаром вкладывают их в твои думы. Не был бы он таким упрямцем, то подготовились бы они к битве, были бы готовы встретить незваных гостей!

Черный дым, вьющийся над Большеречьем, заслоняет Солнце, и весь мир словно бы погружается во мрак. Беда пришла на их земли, и он должен сделать все, чтобы прогнать северных волков прочь.

Навстречу ему бегут женщины и дети, с ужасом оглядывающиеся назад, и в них видит Радомир себя. Не он ли искал спасения много лет назад, не он ли сбивал ноги в кровь, спеша скрыться от окровавленных клинков и людских криков? В венах его закипает гнев, и, остановившись, кричит он:

– Быстрее! Бегите в лес, он укроет вас от беды!

Но от волков нет спасения. Северяне спешат за ними, с воем идя по следу, и Радомир скалится, нахохлившись, словно ощетинившийся кот. Дожидается он, когда пробегут мимо рыдающие женщины и испуганные дети, после чего поднимает вверх руку, прошептав под нос слова заговора. Пальцы мужчины охватывает яркое пламя, и он прикасается к траве, заставляя луг склониться перед алым заревом. Стеной ограждает огонь путь к лесу, острыми языками касаясь темных небес, и замирают дети Луны перед мощью ведовского гнева. Они смотрят на него, босого и безоружного, и один из них, рыжий, как пламя за спиной ведуна, выходит вперед. Огонь пляшет в зеленых глазах, когда он поднимает свой меч, острием указывая Радомиру в грудь, и с губ волка срываются южные слова, отдающие северным холодом: