– Она не старая.

– Да из нее уже и дух вон.

В тот день, помимо мешков с бельем и аппетита Глории, триаду поводов для раздора увенчал автомобиль. Энтони предупреждал жену о железнодорожных переездах, указывал на встречные машины и в конце концов добился своего: между городами Ларчмонт и Рай кипящая яростью, разобиженная Глория уступила руль и заняла место рядом с мужем.

Однако именно ее гневное молчание и помогло воплотить в жизнь абстрактный образ серого домика, так как на выезде из Рая Энтони, не выдержав гнетущей тишины, уныло покорился и руль снова оказался в руках у Глории. С немой мольбой в глазах смотрел он на Глорию, а та, мгновенно повеселев, обещала вести машину более осторожно. Но невоспитанный трамвай нахально отказывался съехать с рельсов, и Глории пришлось свернуть в боковую улочку. В тот день она так и не сумела выехать на Почтовый тракт. Улица, которую супруги ошибочно приняли за главную дорогу, утратила какое-либо с ней сходство, когда машина отъехала на пять миль от Кос-Коба. Вместо макадама появился гравий, вскоре сменившийся проселочной грязью. Хуже того, дорога стала сужаться, а по краям появились ряды кленов, а сквозь них просачивались лучи движущегося к западу солнца, которое производило бесконечные эксперименты с играющими на траве тенями.

– Вот мы и заблудились, – посетовал Энтони.

– Прочти этот знак!

– Мариэтта – пять миль. Что еще за Мариэтта?

– Никогда не слышала, но все равно едем дальше. Здесь не развернуться, а там, возможно, есть объездной путь на Почтовый тракт.

Дорога была изрыта колеями, то тут, то там выступали валуны. Мелькнули и исчезли три фермерских дома. Городок вынырнул скоплением тусклых крыш, сгрудившихся вокруг высокой колокольни.

Потом Глория замешкалась на развилке, а когда определилась с выбором, было уже поздно: налетев на пожарный гидрант, она буквально вырвала из машины коробку передач.

Местный агент по продаже недвижимости показывал им серый домик уже в темноте. Энтони и Глория наткнулись на него западнее поселка, где он прислонился к небу, похожему на синий плащ, застегнутый на мелкие пуговички-звезды. Серый дом стоял здесь с тех пор, когда всех женщин, которые держали кошек, считали ведьмами, когда Пол Ревир делал вставные зубы в Бостоне, готовясь пробудить великих коммерсантов, а наши доблестные предки покидали Вашингтон. За время, прошедшее с той поры, укрепили балками ненадежный угол, переделали изнутри и отштукатурили, расширили, пристроив кухню и боковую веранду. А в остальном, не считая крыши кухни, которую какой-то развеселый олух покрыл красной жестью, дом хранил вызывающе колониальный вид.

– Каким ветром вас занесло в Мариэтту? – поинтересовался агент по продаже недвижимости тоном, в котором сквозили нотки подозрительности. Он как раз показывал супругам четыре просторные спальни, где так легко дышится.

– Машина сломалась, – пояснила Глория. – Я наехала на пожарный гидрант, и пришлось отбуксировать нас в гараж, а там мы и увидели вашу вывеску.

Агент кивнул, не в силах уразуметь стихийные действия супружеской пары. От манеры принимать серьезные решения без предварительного полугодичного обдумывания и взвешивания всех мелочей отдавало чем-то безнравственным.

Тем же вечером они подписали договор об аренде и, полные ликования, вернулись на машине агента в охваченную дремотой старенькую гостиницу в Мариэтте. Она в силу ветхости не могла служить приютом даже для случайных непристойных шалостей и сопутствующего им веселья, характерных для сельских придорожных трактиров. Полночи Глория и Энтони пролежали без сна, строя планы дальнейшей жизни в сером домике. Энтони намеревался приступить к работе над своим трудом по истории, проявить небывалую прыть и снискать тем самым расположение цинично настроенного деда… А когда починят машину, они обследуют окрестности и станут членами ближайшего «очень милого» клуба, где Глория сможет играть в гольф, пока Энтони будет заниматься работой. Разумеется, эта идея принадлежала Энтони. Что до Глории, она хотела только читать и предаваться мечтам, а еще – чтобы ангелоподобная служанка, которая пока обитает в неведомых краях, приносила сандвичи с помидорами и поила лимонадом. В промежутках между написанием параграфов Энтони придет поцеловать жену, а она будет нежиться в гамаке… Гамак! Стимул для новых мечтаний, созвучных с его воображаемым ритмом, когда он раскачивается на ветру, а волны солнечного света плывут по полю колышущейся пшеницы, или пыльная дорога, испещренная первыми каплями, постепенно темнеет под тихим летним дождем…

А еще гости… тут они долго спорили и оба старались проявить максимальную зрелость и дальновидность. Энтони настаивал, что гостей надо приглашать через уик-энд, так, «для разнообразия». Его слова спровоцировали сбивчивый и в высшей степени прочувствованный монолог. Неужели Энтони не хватает разнообразия в обществе Глории? И как он ни убеждал жену, что вполне хватает, она упорствовала в своих сомнениях… В конце концов разговор приобрел привычную монотонность: «А что потом? Чем мы займемся потом?»

– Ну, давай заведем собаку, – предложил Энтони.

– Не хочу. Лучше котеночка. – И Глория принялась с энтузиазмом и в мельчайших подробностях описывать историю жизни, привычки и вкусы кошки, которая когда-то у нее была. Слушая жену, Энтони сделал вывод, что это было существо с отвратительным нравом, лишенное какого бы то ни было обаяния и неспособное на привязанность.

Потом супруги уснули и пробудились за час до рассвета, а перед их ослепленным взором кружился в торжествующем танце призрак серого дома.

Душа Глории

Той осенью серый дом приветствовал их наплывом чувств, совсем не вязавшихся со склонным к цинизму почтенным возрастом. Конечно же, остались мешки с бельем, не отправленным в прачечную, и придирки к еде со стороны Глории доставляли немало хлопот, осталась прежней склонность Энтони к болезненным размышлениям и его надуманная «нервозность», но случались и периоды нежданного безмятежного счастья. Сидя рядышком на веранде, они ждали, когда луна зальет серебристым сиянием фермерские угодья, переметнется в густой лес, а потом хлынет струящимся лучезарным потоком к их ногам. В такие лунные ночи лицо Глории светилось белизной, вызывающей сладкие воспоминания. И не стоило больших усилий сбросить установленные обыденностью шоры и заново открыть друг в друге те же романтические чувства, составлявшие суть их отношений в далеком, ушедшем в прошлое июне.

Однажды ночью, когда голова жены покоилась на груди у Энтони, а огоньки их сигарет светились дрожащими точками под куполом темноты, распростертым над кроватью, Глория впервые, обрывочными намеками, заговорила о мужчинах, которые на краткий миг прильнули к ее красоте.

– Ты когда-нибудь о них думаешь? – поинтересовался Энтони.

– Временами, когда что-то вызывает в памяти образ конкретного мужчины.

– И что тебе вспоминается, их поцелуи?

– Разное… Мужчины сильно отличаются от женщин.

– В чем именно?

– Во