делил также чисто парижское изобретение, прославленное картинами Тулуз-Лотрека, френч-канкан с его знаменитыми исполнительницами — Ля Гулю, Мом Фромаж, Нини-пат-ин л’Эр и Гриль л’Эгу.

Одна из форм кадрили, в которой сольные пассажи чередовались с общими фигурами, канкан сопровождался выкриками, хлопками в ладоши, веселым визгом исполнительниц и беспрестанным движением высоко подбрасываемых ими юбок. Стремительный, темпераментный, этот танец приводил в веселое возбуждение и не был лишен довольно вызывающих моментов. Постепенно батманы, шпагаты, колеса делались все более акробатическими. Танец превращался в профессиональный аттракцион, сохраняя свой стиль, неподражаемый парижский шик, музыку и костюм: широченные юбки, подбитые белыми оборками, белые же панталоны с кружевами и бантиками, черные шелковые чулки, подвязки и шляпки с перьями. Главная солистка была традиционно одета в красное. В мое время ее звали Ирэн (исполнительниц канкана не называли по фамилиям). Маленькая, живая, искрометная, она приводила в восторг своим задором, виртуозностью и какой-то пьянящей радостью, с которой танцевала.

В 20-х годах новые предприниматели Пьер Сандрини и Пьер Дюбу расширили помещение «Табарена», превратили его в самое роскошное и дорогое ночное кабаре «Бал Табарен», сделавшееся для туристов всех стран своего рода эмблемой Парижа — слава, которую он делил разве что с Эйфелевой башней.

Входили в него из узкого вестибюля. В большом зале лестницы вели с двух сторон на полукруглый балкон, который, как и низ, был разделен перегородками и уставлен столиками, покрытыми белоснежными скатертями. Внизу, на небольшой паркетной площадке, публика могла потанцевать в промежутках между частями представления. Площадка механически опускалась в подвал или поднималась над уровнем сидящих зрителей. С потолка, вернее с дряхлого чердака, на тросе спускались группы артистов и декорации. От балконов на площадку вели висячие мостики.

По мере развития этого эстрадного зрелища изобретательность декораторов и машинистов сцены превосходила все, что можно себе представить на таком минимальном пространстве и с такими допотопными средствами. Мизансцены и сценические эффекты, которые они умудрялись выдумывать, были удивительны.

Спектакль-ревю «Табарена» много лет держал первенство в мире по количеству исполнителей, роскоши костюмов, мизансцен, вкусу и фантазии художников и хореографов.

В самой глубине зала две небольшие двери и лестницы вели в подвал, где чудом помещались, когда было нужно, опущенная площадка и декорации. Вокруг висели бесчисленные костюмы из тюля, легких материй и блесток, юбки, подбитые мелкими воланами, легкие головные уборы из перьев и всевозможные аксессуары. Тут же в тесных артистических уборных все курили, девушки грели на спиртовках щипцы для завивки волос. Перед контролем пожарной комиссии одевальщицы прятали в ящик щипцы и пепельницы, а затем аккуратно водворяли их на обычные места. Непостижимо, каким чудом за все время существования «Табарена» в нем не случилось пожара. Пятьсот-шестьсот посетителей кабаре, около семидесяти артистов и служащих не имели бы ни малейшего шанса на спасение.

В зале «Табарена» помимо оркестра, официантов, кассиров и гардеробщиц была также дюжина девушек, которых каждый мог пригласить к своему столику и обязанностью которых было подстрекать клиентов на заказ все новых бутылок шампанского. Сценический персонал состоял из машинистов, одевалыциц, артистов варьете, танцовщиц и танцовщиков, мастеров френч-канкана и так называемых «девушек-цветов». Их привозили из разных стран Европы и Америки, и они особо хорошо оплачивались. Высокие, бесподобно сложенные, они были исключительно красивы. Максимально раздетые, в умопомрачительных головных уборах и туфлях на высоченных каблуках, они передвигались по сцене с отсутствующим видом и больше походили на произведения искусства, чем на простых смертных. Большего от них и не требовалось. Танцовщицы и танцовщики в нормальных костюмах участвовали в балетах, поставленных Марселем Берже[227] — бывшим танцовщиком Опера и одно время партнером Анны Павловой. Вечер традиционно заканчивался канканом. При мне его солистки весьма эффектно, с веселым визгом спускались с чердака на сцену… на воздушном шаре.

Представление шло каждый вечер семь дней в неделю. По субботам было два сеанса подряд. Кончались ревю в два часа ночи. Артисты не имели права отсутствовать. Каждая программа давалась год. После шести месяцев показа начинались репетиции следующей. Перед премьерой «Табарен» закрывался на несколько дней, и тогда ревю репетировали день и ночь, без перерыва. На последнем представлении, по старинному обычаю, артистам разрешались некоторые вольности, и каждый придумывал какую-нибудь шутку. Финал ревю 1938 года развеселил публику и привел в ужас директора. На гордости декоратора — выраставшем из-под земли хрустальном замке (из нового тогда материала плексигласа) — красовалась вывеска «Продается», в последний момент прикрепленная Ленвалем.

Физически и морально работа в ночном кабаре, даже самого высшего сорта, была нелегкой. Все же в критический момент она спасла меня материально и научила железной дисциплине мюзик-холла, где танцовщица — только маленький винтик. огромного механизма, где недопустима малейшая оплошность, где выходы рассчитаны с точностью до секунды, а бесчисленные переодевания костюмов совершаются с рекордной быстротой.

Директор «Табарена», Пьер Сандрини, в работе был требователен до чрезвычайности. Ничто не ускользало от его внимания, малейшая растрепанная прядка волос расценивалась им как преступление. В то же время он был справедлив и никогда не добивался того, что не было условлено: например, чтобы танцовщицы носили оголяющие костюмы или принимали приглашения из публики. Он хорошо платил и никогда не отказывал в авансе. Он уважал своих артистов. Артисты его побаивались и тоже уважали.

В первые дни войны, когда закрылся даже «Табарен», он организовал в своем помещении ежедневные «завтраки артистов», где за один франк можно было получить обильную и даже вкусную еду, бесспорно, стоившую ему немало трудов и денег.

Взаимоотношения участников ревю «Табарена» были крайне неоднородны. Марио и Дейша, известная пара акробатических танцоров, были симпатичны и хорошо воспитаны. Жак Тати, юмористический мимист, гвоздь нашей программы, оказался… графом Татищевым, наследником знаменитого вельможи Екатерины II. Декоратор Эр-Te, чьи эскизы теперь на аукционах пользуются большим спросом, носил фамилию Роман Тиертов. Афиши рисовал Поль Колен. Акробаты были серьезны и профессиональны, машинисты в соседстве с обнаженными девушками невозмутимы и вежливы. Хуже было среди танцовщиц. Мое появление было принято с откровенной враждебностью, дошедшей до того, что однажды в приготовленные мною для быстрого переодевания балетные туфли были насыпаны мелкие осколки стекла, вынимать которые было некогда, а танцевать с ними — пытка. Четырнадцать из них после спектакля извлекли из моей ноги в ночной аптеке.

Одним из главных моих «доброжелателей» был помощник режиссера. Маленького роста и невзрачной наружности, он, кажется, учился в школе Опера, но там не удержался. Короткие пребывания в Русском балете, к которому он совершенно не подходил, выработали в нем отвращение ко всему русскому. На мне он срывал свои комплексы.

В программе ревю «Табарена»