Через несколько недель после начала нашего курса Кэтрин однажды начала сеанс так: «Я боюсь, что потеряю дочь. Что мне делать?» Рассмотрев все возможные варианты, она поняла, что ее порыв просто набрать номер дочери легко может привести к эскалации конфликта. Вместо этого она решила написать Ди записку.

Кэтрин была адвокатом, склонным проговаривать детали, поэтому краткость не была ей свойственна. Первым ее импульсом было «изложить обстоятельства дела», а это шаг в неверном направлении, если вы хотите снизить, а не повысить напряженность. В итоге Кэтрин решила купить открытку, где написала короткое сообщение для прощупывания почвы:

«Дорогая Ди, как ты?

После твоего последнего визита мне было трудно решиться на это письмо. Я знаю, что он был болезненным для нас обеих. Я пытаюсь обдумать сказанное тобой как можно более объективно. Это трудно, потому что, когда меня критикуют, я ухожу в глухую оборону. Но я буду стараться. Я думаю о тебе.

С любовью, мама».

Ди не ответила на открытку Кэтрин или, точнее, ответила молчанием. Трудностью для Кэтрин было воспринять молчание Ди как информацию о ее степени тревожности и напряженности и не принимать его близко к сердцу. Кроме того, ей следовало напомнить себе, что существенные изменения в семейных отношениях – процесс медленный и в один момент произойти не могут.

Примерно через десять дней после отправки первой открытки Кэтрин написала Ди снова. Я предложила ей взять телефон и позвонить, но она не чувствовала себя готовой к этому. Ей хватило мудрости, чтобы оценить, какую степень беспокойства она в состоянии вынести. В ее письме говорилось примерно следующее:

«Дорогая Ди!

Сижу на красном диване и думаю о том, как ты там. Я по-прежнему обдумываю твои слова во время последнего приезда. Жаль, что между нами такая враждебность. По твоему молчанию я делаю вывод, что тебя в данный момент лучше оставить наедине с собой.

Я ценю то мужество, какое наверняка потребовалось тебе, чтобы поделиться со мной своими чувствами так прямо. Я хочу, чтобы у нас были такие отношения, где можно открыто говорить обо всем.

С момента твоего визита я больше думаю о моих отношениях с собственной мамой. Я никогда не могла сказать ей, когда злилась на нее, и никогда не противилась ей. В результате наши отношения были гладкими, но довольно поверхностными. Может быть, поэтому я чувствовала себя совершенно не готовой к конфликту между тобой и мной.

Моя мама однажды сказала мне, что она и ее мать постоянно ссорились. По рассказам твоей бабушки, это был один сплошной скандал, и после смерти дедушки они не разговаривали друг с другом почти восемь лет. Поэтому она и я отреагировали на эту историю противоположным образом и никогда не позволяли разногласиям встать между нами.

Когда я думаю об этих моделях поведения матерей и дочерей в нашей семье, то понимаю, как сильно мне хочется, чтобы у нас с тобой были совсем другие отношения. Я думаю и о членах моей семьи, которые не разговаривают друг с другом. Не могу представить себе ничего более болезненного, чем то, что происходит между тобой и мной. Так давай попробуем еще раз, когда ты будешь готова, и я постараюсь внимательно выслушать тебя.

С любовью, мама».

Это вдумчивое письмо иллюстрирует принципы теории семейных систем Мюррея Боуэна. Кэтрин сосредоточилась только на себе. Она не просила и не требовала от дочери конкретного ответа. Она расширила рамки проблемы матерей и дочерей. Она протянула руку, не скатываясь в нравоучения. Она не перегружала общение слишком длинными монологами. Она не настаивала на контакте до тех пор, пока Ди не будет к нему готова.

Ди ответила на письмо Кэтрин, хоть и кратко. Она написала: «Спасибо за письмо. Я завалена бумажной работой. Напишу, как только смогу». Эти три предложения были важным признаком того, что Ди не зациклилась на обиде. Вскоре мать и дочь снова стали общаться.

Когда Кэтрин начала курс терапии, она была намерена не контактировать с Ди, пока та не извинится. Было бы неплохо, если бы Ди попросила прощения за грубость, но этого ждать не стоило. Кроме того, грубость Ди была не так важна, как то, что она наконец собралась с силами и поговорила с матерью о разводе и его последствиях. Если бы Кэтрин по-прежнему сосредоточилась на желании увидеть первый шаг со стороны дочери, ничего бы не изменилось. Так вот, если вам нужен рецепт провала любых важных отношений, просто упритесь, как осел, и отказывайтесь изменить свое поведение, пока другой человек не изменится первым.

Кэтрин предпочла бы избежать своего следующего шага. Когда страсти улеглись, она взяла на себя инициативу и вновь завела разговор на актуальные темы, стремясь лучше понять причины гнева Ди. Кэтрин спрашивала: «Ди, расскажи мне, каким образом повлиял на тебя развод?», «Что было самым трудным для тебя тогда?», «А теперь?», «В Рождество ты сказала, что я не обращала внимания на тебя в период развода. Расскажи мне подробнее о своих воспоминаниях».

Когда кто-то из членов семьи критикует нас, мы естественным образом начинаем защищаться. Мы слушаем только для того, чтобы опровергнуть или поправить то, что кажется нам несправедливым или неверным. Иногда следует заранее решить для себя, что мы будем стараться слушать по-другому: только слушать и задавать вопросы, которые позволят лучше понять суть претензий близкого человека. А оборону можно отложить до будущего разговора.

Не каждый на это способен. Трудно слушать о чьих-то обидах, когда в них обвиняют нас. Мы автоматически начинаем выискивать неточности, преувеличения и искажения. Чтобы слушать с открытым сердцем, чтобы понять другого человека, нужны решимость, твердость и тренировки. Это духовная практика в прямом смысле слова.

Следующий шаг Кэтрин – извиниться за ту часть причин конфликта с Ди, которую она понимает и с которой согласна. Если она может постичь всего два процента того, что говорит Ди, она может согласиться хотя бы с этими двумя процентами.

Ди обвинила мать в «эгоистичном пренебрежении», особенно в годы до и после развода. Она понятия не имела о том, что происходило с ее матерью во время кризиса. Кэтрин была очень подавлена после развода и физически измотана, затратив много сил на то, чтобы свести концы с концами. Ей казалось, она делала все, что могла, но она знала и то, что мало внимания уделяла Ди. Думая о ее чувствах, Кэтрин смогла понять ощущения Ди, будто ее забросили, и нашла в себе смелость извиниться за то, что недостаточно была с ней рядом в этот болезненный период.

А как насчет тех слов Ди, что показались Кэтрин неправильными, несправедливыми или абсолютно взятыми с потолка? Кэтрин могла бы попросту проигнорировать часть из них. Необязательно обсуждать всякую несправедливость или неточность. Но пара обвинений дочери засели в голове женщины, и она должна была поговорить о них. Кэтрин сделала первый шаг, сформулировав свое мнение в письме, где в остальном много лишнего, основное же содержится в трех следующих абзацах: