— Не сейчас. Лучше ответь, как себя чувствует твоя девка, Фира?

— Молчишь о своей, но опять спрашиваешь про мою? — в голосе Абир-Тана мелькнула обида.

Я не ответил, просто смотрел на него.

Он поджал губы:

— Так чего ты от нее хочешь? Она все сказала.

— Хочу услышать лично. Ты предвзят.

Абир-Тан помрачнел, напрягся:

— Не веришь моему слову?

— Верю. Но это приказ, если угодно. Веди. И я хочу услышать, откуда у нее пистолет.

Абир-Тан посерел, напрягся. Все, что касалось этой девки, вызывало в нем несвойственные реакции. Особенно в последние дни. Видно, он так боялся ее потерять… Впрочем, легко обвинять его, когда сам я делаю то же самое. Тарис спутала мои мысли, отравила, заставила забыть обо всем. Но нужно послать людей и найти тот чертов пистолет. Я должен знать, чье это оружие. А вот Абир-Тану об этом знать не обязательно…Меньше всего я хотел бы услышать, что оно принадлежало Кьяре.

Я кивнул в сторону корабля. Абир-Тан подозвал одного из сержантов и отдал дисплей дальномера. Зашагал рядом со мной с видом каторжника или обиженного ребенка.

Навстречу спешил Пруст. Мы оба невольно остановились, глядя на мальчишку. Его щеку и надбровье рассекали тонкие линии ровных свежих шрамов, будто оставленных отточенным острием ножа. Пруст морщился — они начинали подсыхать, стягивая кожу. Не самое приятное ощущение. Я вгляделся — он чудом не потерял правый глаз.

— Что с лицом, адъютант?

Он вытянулся, задрал подбородок:

— Асуран, мой карнех.

— Что? — я даже не понял.

— Перилл набросился на меня, ваше превосходительство.

Я нахмурился:

— Что ты несешь, Пруст?

— Я не посмею лгать, мой карнех.

Я даже растерялся. Чтобы Асуран напал без приказа, да еще и на Пруста, которого знает уже три года? Да это просто невозможно. Периллы — преданные птицы, которые всегда оберегают своего хозяина. Меня там не было. У птицы не было повода нападать. Асуран стерег Тарис, но никогда не стерег Пруста.

— Что произошло?

— Я пытался отогнать его от Тарис, мой карнех.

Внутри будто сковало лютой стужей:

— Что с ней?

Мальчишка покачал головой:

— С ней все в порядке, ваше превосходительство. Она здорова. Птица не причинила ей никакого вреда. — Он замялся, будто не решался сказать. Наконец, взял себя в руки: — Мне показалось, мой карнех, что Асуран защищал ее.

Я посмотрел на Абир-Тана, на его вытянутое лицо. Он тоже не знал, что сказать.

Пруст вновь приосанился, протянул руку с зажатым апотом:

— Но я не посмел бы беспокоить вас по пустякам, мой карнех. Полагаю, это неотложно.

Я нахмурился:

— Что там?

— Послание от сиятельного архона.

Я принял планку апота, чувствуя, как похолодели пальцы. Я забыл его в спешке. Всегда, когда сиятельный архон обращался ко мне лично, это касалось Этери. И если архон обращался ко мне сейчас… значит, жирный ланцетник как-то успел нагадить.

Я отправил Пруста к медику, приказав держать язык за зубами. Все же, жаль его лицо — совсем мальчишка. Впрочем, Зорон наверняка сработает так, что шрамов почти не останется. Но все это не имело сейчас никакого значения — я задеревенел внутри от дурного предчувствия. Направился в сторону трапа, поднялся, слушая, как под ногами гудит металл.

Я заперся в кают-компании, пустующей в это время. Абир-Тан зеленел от любопытства, но не осмелился идти за мной, промолчал. Понимал, что я хотел остаться в одиночестве. Но что-то мне подсказывало, что он будет караулить у дверей или пришлет своего адъютанта, чтобы тот сообщил, когда я выйду.

Я припечатал апот на полированной столешнице, накрыл ладонью, не решаясь активировать. Я надеялся, что там только буквы — не хотел видеть лицо архона, слышать его интонации, его паузы… Но, нечего тянуть. Я опустился в одно из кресел у стола, активировал прибор, наблюдая, как разворачивается экран.

Мои надежды не оправдались. Я с напряжением смотрел, как на светлой полупрозрачной поверхности проступает монохромное изображение. Черное на белом, будто нарисованное угольным карандашом. Я приосанился и едва не поклонился. Лишь спустя мгновение опомнился, что это лишь изображение, и сам архон меня не видит. Изрезанное морщинами графичное лицо, которое сейчас казалось старее, чем в действительности, короткие волосы с проседью, обширные залысины по краям лба, тонкие губы. И черные глаза, в которых невозможно было разглядеть зрачки. Такие же, как у Этери. Они были очень похожи. Говорят, подобное сходство лишь укрепляет связи, потому что один видит в другом свое отражение. Мы с отцом были совсем разными.

Изображение замерло рисунком, ожидая полной прогрузки. Дрогнуло, пойдя беспокойной рябью, и вновь стало совершенно статичным. Я откинулся на спинку кресла, вцепился в подлокотники. Хотелось включить запись и отвернуться, слышать лишь голос, информацию. Но я счел это непозволительным малодушием. Слишком большая роскошь. Я провел пальцем по планке апота, и изображение дрогнуло:

— Мне прискорбно, что я получаю важные вести не от тебя, Нордер-Галь.

Повисла пауза. Архон любил многозначительные паузы. Иногда они так затягивались, что приходилось ждать по несколько минут. Он прекрасно знал, зачем это делал. Чтобы собеседник мучился, осознавал свою ничтожность. И свою вину. Даже если ни в чем не виновен. Под этим взглядом все становились виновными.

Наконец, архон разомкнул тонкие губы:

— Я предпочту думать, что не вижу перед собой твой рапорт лишь по техническим причинам. — Голос, искаженный передатчиком, чуть дребезжал. Старик вновь умолк, но в этот раз ненадолго. — Я внимательно ознакомился с отчетом Зорон-Ата. Он сообщает, что вымещение прошло успешно, и тело уцелело. Но пока не заметны явные признаки возрождения моей дочери. Это так?

Я не сразу понял вопрос, точнее, его неуместность. Архон вновь замолчал и пытливо смотрел на меня, прожигая глазами. Только теперь я осознал, что передо мной не запись. Я тут же поднялся, одернул китель. Отсалютовал, как полагается:

— Прошу простить мою дерзость, сиятельный архон. Большая честь видеть вас. Последние события требовали моего внимания. Я лично велел выслать отчет о налете…

— … это я читал в официальных бумагах. Меня интересует другой отчет.

Я счел самым лучшим промолчать. Лишь опустил голову в знак раскаяния. Он имел возможность наблюдать за мной, когда я не был к этому готов. И он, несомненно, увидел на моем лице больше, чем я хотел бы показать. Теперь я вздыхал с облегчением от одной только мысли, что не повернулся к апоту спиной.

— Это так?