После своего эйфористического воссоединения с Наташей Людвиг тоже жаловался, что опасается стать для нее чужим. Зная об исключительном интересе прессы, а также о стремлении дочери спланировать собственное будущее, он стенал в отчаянии: «Однажды я ее уже потерял, а теперь теряю снова. Я, отец, должен ее умолять, чтобы увидеться с нею. Ну не безумие ли это? Многие психиатры говорили мне, что это будет даже к лучшему, если она будет со мной. Почему же это не происходит? Не безумие ли то, что я не знаю, где она находится?»

Все, что бы Наташа ни пыталась сделать или же не сделать, общественностью, изучавшей и анализировавшей ее и ее мотивы, как никого другого, так или иначе воспринималось как бессердечное безразличие к собственной родне. Как будто она погоню за славой и богатством предпочла любви и привязанности членов семьи, считавших, что они ее навсегда потеряли. Репутация — это все, когда вы медиа-звезда. Поэтому ее пресс-команде пришлось активно поработать, дабы попытаться сохранить чистоту образа Наташи Кампуш, когда ей приписывали катание на «порше» и появление на коктейлях среди сливок общества.

Стало ясно, что Наташа превратилась в самое популярное в мире на тот момент «достояние» прессы. Некий журналист заметил, что если бы поймали Усаму бен Ладена в день выступления Наташи, то в вечерних новостях по сравнению с лидером террористов она оказалась бы фавориткой.

Подобный огромный интерес, с потоком предложений интервью и обещаниями фантастических сумм, вынудил Наташу озаботиться объяснениями, хотя бы отчасти, каково ей теперь приходится. Она сделала это посредством любопытного «Письма миру», опубликованного через пять дней после побега.

Уважаемые журналисты, корреспонденты и люди мира.

Я довольно скоро уяснила, какое сильное впечатление на людей произвела новость о моем заточении, но я прошу о понимании в удовлетворении огромного интереса публики. Я осознаю, какими ужасающими и волнующими должны быть мысли о моем пребывании в тюрьме и как нечто подобное вообще могло произойти. Я также понимаю, что условия, в которых я жила, вызывают определенное любопытство и желание узнать больше.

Но в то же время я хочу четко дать понять, что не желаю комментировать любые детали интимных личных дел, и я готова предпринять шаги, гарантирующие, чтобы этот интерес не выходил из-под контроля.

Далее она сообщает некоторые подробности своего заточения:

Мое личное пространство: моя комната была оснащена всем, что могло бы мне понадобиться, и она стала моим домом, который вовсе не предназначался для показа публике.

Моя повседневная жизнь: она была тщательно вымерена. В основном она начиналась с совместного завтрака — он все равно большую часть времени не ходил на службу. Работа по дому, чтение, просмотр телевизора, разговоры, готовка — вот и все, что было из года в год и было неизменно связано со страхом остаться в одиночестве.

О моих взаимоотношениях: он не был моим повелителем. Ведь я была так же сильна, как и он, но иногда, образно выражаясь, он был моей опорой, а иногда тем, кто грубо со мной обращался. Но во мне он нашел не ту, и мы оба знали это.

Он осуществил похищение в одиночку и все подготовил заранее. После мы вместе обставили комнату. Также я не плакала после своего побега. Причин для этого не было.

По моему мнению, его смерть была излишней. Если бы он просто получил тюремный срок, то это не было бы концом света. Он является большой частью моей жизни, соответственно я действительно ощущаю, что в некотором роде скорблю по нему. Это правда, что моя юность отличалась от юности других, но в принципе я не чувствую, что упустила что-либо. Наоборот, я избежала некоторых вещей — не начала курить, пить, не обзавелась дурными друзьями.

Послание прессе: единственное, что я хотела бы потребовать от прессы, — это прекращение оскорбительных репортажей, искажения действительности, поучающих комментариев и отсутствия уважения ко мне.

На данный момент я чувствую себя очень хорошо в том месте, где проживаю, хотя порой у меня возникает чувство, что меня слишком контролируют. Я самостоятельно приняла решение ограничиться в общении со своей семьей только телефонными контактами. И только я решу, когда захочу общаться с журналистами.

О моем побеге: это произошло, когда я чистила машину в саду и увидела, что он отошел, пока я пылесосила. Это был мой шанс, я бросила пылесос и скрылась.

Также я хочу подчеркнуть, что никогда не называла его повелителем, как он того требовал. Я думаю, что он хотел этого, чтобы к нему так обращались, но в действительности же таковым не был.

У меня есть адвокат, с которым я обсуждаю законы. Я полностью доверяю молодой адвокатессе Монике Пинтертис, равно как и доктору Фридриху и доктору Бергеру, с которыми могу разговаривать без стеснения. Следственная бригада была очень добра со мной, я очень им благодарна, хотя они и были слишком любопытными, — в конце концов, это их работа.

Интимные вопросы: каждый хочет задать вопрос на интимную тему, однако она никого не касается. Быть может, однажды я поговорю об этом со своим психологом, а может, и нет. Моя личная жизнь принадлежит только мне.

Она обратилась к человеку, который был другом ее похитителя:

Господин X. не должен испытывать чувства вины, броситься под поезд было самостоятельным решением Вольфганга. Также я сочувствую матери Вольфганга. Я могу поставить себя на ее место, и сострадаю ей и понимаю ее. Я и она, мы обе думаем о нем. Я хочу выразить благодарность всем людям, кто принял участие в моей судьбе. Но, пожалуйста, оставьте меня в покое на ближайшее будущее. Надеюсь, доктор Фридрих сможет с помощью этого письма разъяснить это. Теперь обо мне заботится множество людей. Пожалуйста, дайте мне время, пока я не почувствую, что могу говорить сама за себя.

«Господин X.», упомянутый в последнем абзаце, — Эрнст Хольцапфель, человек, с которым она встречалась в период своего заточения и который принял последний телефонный звонок от Приклопиля перед его самоубийством.

Письмо Наташи все же не смогло загасить пламя любопытства. Скорее оно разожгло его еще больше. Ее очевидная привязанность к Приклопилю, позже выраженная в печати и ее знаменитом телевизионном инервью, вкупе с ее убеждением, что в жизни она многого не упустила, медленно начала замедлять курс неуклюжего супертанкера общественного мнения и через короткий промежуток времени развернула его на 180 градусов против нее.

Вечером 6 сентября, в среду, через две недели после освобождения, демонстрируя свою врожденную любовь и способность к контролю, Наташа Кампуш скоординировала направление тройного удара по прессе — телевидению, газетам и журналам — в попытке удержать главенство над тем, что виделось ей исключительно ее собственной историей, которая должна была быть преподнесена так, как того желала она.

Каждый из трех счастливых победителей в закулисной войне по предложению денег за первое интервью подписал контракт — все кандидаты были тщательно рассмотрены и окончательно утверждены списком самой Наташей на марафонски длительных совещаниях с ее адвокатами, в ходе которых пресса согласилась перечислить совокупную плату в фонд по ее выбору. Интервью газете «Кронен цайтунг», австрийскому журналу «Ньюс мэгэзин» и телевизионному каналу ORF экстренно вышли в свет с разницей во времени не более двух часов, как она и установила.